– И что, ни убитых, ни раненых?

– У нас один дурень с коня сверзился, ногу сломал, да еще одному поленом по морде попало, а у них человек пять убитых, да с десяток раненых. Сотник Корней приказал лишней крови не пускать.

– Слушай, а почему нас на дороге стерегли? Никто же не знал, что мы на городище идем.

– А никто и не стерег, они нас случайно увидели, короткой дорогой через лес вперед забежали и в засаду сели.
– Афоня оказался информированным обо всех делах прошедших суток.
– Только слабы они против кованой рати. Думали дозор пропустить, пострелять, сколько выйдет, да и смыться, но не вышло.

– Так они что, не из городища?

– Только трое, то есть, было-то пятеро, но двоих мы того… упокоили. А остальных они в тех местах насобирали, где княжья дружина прошла. Вели их куда-то, но куда - только Белояр знал, а него уже не спросишь. Они своих баб с детишками недалеко оставили, туда сейчас Леха Рябой с двумя десятками ушел. Пригонит сюда. Деться им, все равно, некуда, деревеньки их княжья дружина спалила, пойдут к нам в холопы и не пикнут.

– А в городище?

– А там то же самое. Корней всех согнал и объявил, что за участие в бунте, по княжьему указу, быть сему месту пусту. Но, раз у него тут родня есть, то он их, так уж и быть, из городища живыми выведет, а только потом его огню предаст. Разрешил имущество собрать, кто, сколько увезти сможет, даже коней наших заводных дал под волокуши, если саней не хватит. Благодетель.
– Афоня криво усмехнулся.
– Отец родной.

– Чего смешного-то?
– Не понял Мишка.
– Он же, действительно, им жизни спасает! Думаешь, если бы Илларион сюда княжьих людей привел, лучше было бы?

– Княжьи сюда не дошли бы. А Илларион - это грек, что ли?

– Секретарь епископа Туровского.

– Ну! Он, наверно. Пленные говорили, что его с переломанными костями в Туров увезли, в волчью яму вместе с конем провалился, но повезло: все колья в коня воткнулись, а его только сверху бревном приложило. Говорят из доспеха золоченого, как рака из панциря выковыривать пришлось. Да и вообще, из двух сотен, меньше одной целыми возвращаются. Может, и врут, конечно, но сюда бы точно не дошли.

– А зачем им сюда идти? Здесь мы есть, тоже - княжьи люди, только без грека. А если без грека, то и без лишней крови.

– Ага! Себе холопов наберут, а нам - шиш!
– Выпалил вдруг с непонятной злостью Афоня.

– А ты холопскую семью, хоть одну, до нови прокормишь?
– Поинтересовался Мишка.

– Они со своим припасом пойдут, мы же не жгли ничего, не громили.

– Так в чем дело? В городище сотни три народу, да еще пришлые, а нас - четыре десятка, неужто хотя бы по одной семье на долю не придется?

– Меня доли лишили.
– Признался Афоня.

"Так вот, чего ты злишься! Такая богатая добыча мимо проплывает. Интересно, за что это тебя так?".

– За что лишили-то?

– За тебя! Весь дозор, за то, что тебя с собой потащили. А если бы не твой пес, мы бы их проглядели, а они потом в упор, из-за кустов, не готовых… половину перебили бы!

– Кто доли лишил?

– Лука.

– У нас кто сотник: Лука или Корней? Дозор свою работу сделал, засаду обнаружил. За что наказывать?
– Возмутился Мишка.

– Так может, ты… это… деду скажешь? Ну, что, мол, не бросали тебя, просто вышло так. И насчет доли. Я семью прокормлю, не нищий, родня, если что, поможет.

– Скажу, только он и сам все знает и все видит.

Длиннющий - больше версты - караван двигался медленно, ратники, попарно, постоянно скакали от головы к хвосту растянувшегося обоза и обратно, пытаясь криками, а то и тумаками, ускорить движение, и поддерживать в колонне хоть какой-то порядок, но сорока человек для этого было совершенно недостаточно. То тут, то там, от дороги в лес уходили следы сбежавших. Искать их и не пытались: пока отыщешь одного, сбежит десяток, да и не нужны они были, если вдуматься. К каждому холопу стражника не приставишь, не сбежит по дороге, сорвется из Ратного, для настоящей холопской жизни годится не всякий.

Лучше всего подходят люди обремененные семьей, таким в бега ударяться невозможно - с бабами и детишками по лесам особо не побегаешь. А если глава семьи еще и хозяйственный, да работящий - совсем хорошо. Такой и семью прокормит, и хозяину прибыток даст. Еще хороши люди рукастые, владеющие каким-нибудь ремеслом. Для владельца мастерской, вроде Луки Говоруна, настоящая находка, но таких мало.

А одинокий, да без хозяйства - пускай бежит. Либо дурак и сгинет в весеннем бескормном лесу, либо знает место, куда бежать, надеется где-то приют найти, такого при любом раскладе не удержишь. Поэтому, ратники, шастая вдоль каравана, не только несли службу, но еще и приглядывались: какое у семьи имущество, как соблюдают порядок на переходе, ухожены ли детишки и скотина. Опытному глазу все эти и многие другие приметы говорили обо многом. Потом - при распределении долей добычи - одинаковые, казалось бы, семьи пойдут по очень разным ценам.

Были среди ратников и такие, кто смотрел на растянувшийся караван совсем другими глазами. Иной и рад бы заполучить в хозяйство лишнюю пару рабочих рук, но… в этом-то "но" все дело. Прежде, чем от холопа пойдет хозяину какой-то прибыток, его почти полгода надо кормить. И это, если холопа взяли, как сейчас, весной, а если осенью, то и целый год. И позволить себе это может далеко не каждый. Потому-то и будут десятники, при распределении долей, спрашивать: чем ратник желает получить свою долю - "душами или рухлядью". Пушнины в Куньем городище взяли немало, но если желающих получить "рухлядью" окажется много, доли получатся небольшие, а пенять будет не на кого - сам от "душ" отказался.