"Да, серебряное кольцо за победу над десятью равными тебе воинами заслужить не просто. Но - это талисман, и очень сильный. Обладателей таких колец убивают очень редко, и неудивительно - опытный ветеран умеет выжить почти при любом раскладе. А Афоня-то молодец! Лучнику редко грудь в грудь схватываться приходится, а у него уже шесть побед на счету. Еще четыре и будет тянуть жребий при дележе добычи вместе со стариками - сразу после сотника и десятников. Римляне таких ветеранов в третий ряд ставили, и считалось, что если дело до них дошло, то битва была очень тяжелой. Даже пословица латинская есть…не помню".

– Но, все равно, пацан же!
– Илья не желал оставлять интересующую его тему.
– Пацан, а столько народу накрошил, и в таких переделках выжил!

– Бывает…

– Конечно, бывает всякое, но я вот поспрашивал и оказывается, что он еще с двумя пацанами в Турове троих татей уложил, а еще одного покалечил.

– Ты еще не все знаешь. Если подумать, так жуть берет.

Афоня выдержал многозначительную паузу и Илья тут же "повелся":

– А что такое? Почему жуть?

– Лука пленных допрашивал, они такое рассказали! Он, когда один на дороге остался, сначала троих уложил, которые его живьем взять хотели. А потом начал с ними лаяться, пообещал яйца отстричь. И сделал! Так одному прямо в мошонку болт и всадил, его потом нашли - лежит под елкой скрюченный, кровью истек. А Михайла еще больше в раж вошел и так их вожака срамными словами поливать начал, что у лесовиков уши чуть не поотсыхали. Ребята из любопытства просили повторить, а те не могут, только фыркают, да хихикают. А ты говоришь: тринадцать лет.

– Вот-вот. А ты бы так смог? Раненый, один против тридцати, а к тебе подойти боятся. Бьешь на выбор туда, куда пообещал, да лаешься так, что матерые мужики чумеют. Где и выучился-то?

По голосу обозника было не понять, чем он больше восхищается: храбростью пацана или его умению ругаться.

– Не, Илья, это еще не все.
– Продолжил накручивать ужас Афоня.
– Ты слыхал, как он того лесовика, который его пса убил, уделал? Живого места не оставил, а выл, говорят, как волчара, аж кони шарахались.

– Слыхал, а что тебя удивляет? Он первый раз в жизни боевого товарища потерял, пусть и пса, но к животине иной раз сильнее, чем к человеку привязываешься. Не было у тебя еще товарища, которому ты жизнь спасал, а он - тебе. И не дай Бог такое пережить, по себе знаю.

– Не в товарище дело, - гнул свою линию Афанасий.
– Илья, тут пострашнее. Лука, когда мы из Ратного к ним на помощь прискакали, по всем следам сам прошел, чтобы понять, что там делалось. Ты же знаешь: он дотошный. С ним Тихон и Петька Складень ходили. Вернулись, оба бледные, глаза как плошки и есть отказались. А ребята-то бывалые. Ну, мы их расспрашивать, а они даже говорить, поначалу, не хотели.

В общем, нашли они в лесу сани, а в них месиво кровавое, даже не разобрать, сколько народу там смерть приняло: то ли двое, то ли трое. Рубили их так, что и сани в щепки. А вокруг саней следы Корнея и Михайлы. Представляешь? А потом, в другой стороне, нашли в лесу одного живого. Тут еще жутче: уши, нос и язык отрезаны, и подколенные жилы посечены. Так в лесу живым и брошен, а около него следы конские и Михайлы. Вот тут и подумаешь. Если все вместе сложить, просто жуть берет. С виду-то - обычный пацан и разговаривает вежливо, разумно. Даже помочь обещал, и зла не держит, за то, что бросили на дороге.

Собеседники на некоторое время умолкли, потом Илья продолжил:

– Жутко, конечно, но не удивительно. Лисовинов корень. Слыхал про сотника Агея, корнеева отца?

– Ну, был такой, давно уже. Лет тридцать, наверно.

– Больше сорока лет назад он тогдашнего сотника своими руками зарезал, у всех на глазах. За то, что тот сотню чуть не под полное истребление подвел. А потом приказал каждому из оставшихся ратников по пять холопок обрюхатить, а детей самим воспитывать, чтобы, значит, пополнение выросло. А попу, который ему пенять за это надумал, с одного удара три зуба вышиб.

– Сотника… ничего себе! Это что же, мой отец от холопки мог родиться?

– Не важно, что от холопки, - отозвался Илья наставительным тоном - важно, что от ратника и ратником воспитан!

– Так и сам Корней…

– Нет, Лисовины свою кровь чтят, не простая она.

– Как это?
– Не понял Афоня.
– Что значит "не простая"?

– Ну, во-первых, у них в каждом колене какя-нибудь из баб обязательно двойню рожает. Вот у Корнея первенцами были Фрол и Лавр.

– Имена! По трезвости и не выговоришь.

– По пьянке еще труднее.
– Со знанием дела пояснил Илья.
– Это ему поп тот так отомстил, сейчас-то имена детям сам выбираешь, а тогда строго было: поп в святцы заглянул, да и окрестил, родителей и не спрашивал. Болтали, что Агей его за это еще раз отлупил, и проклятия не побоялся. Ну а у Фрола и Лавра тоже по двойне рождались. У Фрола сначала две девки - Анька и Машка, потом вот Михайла, потом младшие: Семен и Евлампия, а у Лавра - первенцы: Кузьма и Демьян.

– Слушай, а почему Корнея еще Корзнем кличут?
– Не в тему перебил обозника Афоня.