Алексея Павловича интересовали мельчайшие подробности.

А когда Павел рассказал о посещении покинутого дома и о письме Матильды, которое она оставила на столе в его комнате, Алексей Павлович нахмурился:

– К англичанам или американцам? Скользкий тип. Ищет новых хозяев.

– Но они ж союзники!
– возразил Павел.

– Союзники поневоле. Не случайно так долго тянули с открытием второго фронта. Все ждали, чтобы мы изошли кровью. Союзники! Одну руку тебе протянут, а в другой за спиной - финка!… Ладно, Павел, наговорились мы с тобой. Рад, что ты такой же, как твои папа и мама. А теперь - спать. У меня заночуешь?

– Лучше бы у Эдисона…

Алексей Павлович улыбнулся:

– Ну что ж, желание гостя - закон! Ступай.

Павел распрощался и ушел. А Алексей Павлович присел на деревянную койку, застеленную солдатским одеялом, и долго еще сидел, опустив голову на руки. Воспоминания разбередили душу. Виделась Гертруда Иоганновна с сияющим лицом, тоненькая, светловолосая, такой она была, когда маршал вручал ей ордена. Гертруда Иоганновна, которая против воли вошла в его сердце и осталась там, вероятно, навсегда.

– У меня отец был охотником. И дед. И прадед. И пра-пра… Потому и фамилия Польовник. И между прочим, всех звали Франеками.

– И прапрапра?… - удивился Павел.

Франек погасил сигарету, воткнув ее в землю, и посмотрел на свои новенькие австрийские башмаки из пупырчатой свиной кожи на толстой подошве. Их подарил ему комиссар бригады Ковачек. Франек считал, что за храбрость, ну и за выносливость, конечно. Не всякий пройдет зимой по горам в калошах, подвязанных к ногам шнурами с офицерского парадного мундира.

Они втроем сидели возле каменной стены замка на солнечной стороне. От стены тянуло холодом, а солнце грело, ласкало щеки.

Серега Эдисон вытянул длинные ноги в офицерских шевровых сапогах со стоптанными подошвами и щурился, как кот, подставляя лицо солнцу. Он не понимал словацкого и не вмешивался в разговор. Только изредка поглядывал на Павла и сравнивал его с Петром. Интересно, теперь они так же на одно лицо, как и раньше, или изменились? Ведь сколько времени прошло! Он вспомнил Петра. Вот он стоит возле землянки в сером ватнике и ушастой шапке… Да нет, это ж Павел!… Павел рядом, вот он, чешет по-словацки… Или Петр?

Эдисон неожиданно засмеялся.

– Ты чего?

– Сравниваю тебя с Петром. В уме.

– Ну?

– Путаюсь!

Павел тоже засмеялся. И Франек засмеялся. За компанию.

– А Ржавый женится на Крольчихе, - неожиданно сообщил Эдисон.

– Ну?
– Павел удивленно уставился на товарища.
– Как женится?

– Обыкновенно. По любви.

– Мы с Петькой тоже были в нее влюблены.

– Оба?

– Оба.

– Надо же!… И я маленько, - признался Эдисон.
– А может, только кажется…

– Нет. Не кажется, - убежденно сказал Павел.
– А Толик?

– Что Толик?

– Тоже, наверно…

– Между прочим, он меня от смерти спас.
– И Эдисон рассказал, как попал к полицаям, как убили его напарницу - Валю. Как допрашивали, а потом вдруг повели ломать кирпичную стену. А Толик со Златой подготовили побег. Толик поднял суматоху, и ему удалось бежать.

Павел слушал затаив дыхание и коротко пересказывал все Франеку. А потом объяснил, что у них в Гронске была компания такая - Великие Вожди. Игра, конечно. Но все остались верны клятве. Все!

В какое-то мгновение он вдруг пожалел, что рассказывает о Великих Вождях… Детство. Пять мальчиков и синеглазая девочка. Франек засмеет еще!…

Но тот слушал с интересом, стал расспрашивать о землянке в лесу. И в глазах его загорелись озорные огоньки. Все-таки он был тоже мальчишкой, Франек, хоть и старался держаться солидно.

– Слушай, Эдисон, давай примем Франека в Великие Вожди, - неожиданно для самого себя предложил Павел.

– А что?
– загорелся Серега.

– Ты как, Франек?

– Вы серьезно?

– Конечно.
– Павел встал и скрестил руки на груди.

И Серега встал и скрестил руки на груди.

Глаза Франека вспыхнули, будто попали в них куски солнца. Он поднялся, недоверчиво посмотрел на Павла и Серегу и осторожно скрестил руки.

– Дружба навек, Франек! И тайна.
– Павел поднял руку над головой, как когда-то это сделал Василь Долевич - Ржавый в заброшенной землянке под Гронском.
– Никому! Никогда! Ни слова! Язык проглоти, а тайну не выдай! Один за всех и все за одного!
– И добавил от себя: - Смерть фашизму!