Шрифт:
«Даже цилиндр, атласный цилиндр, в котором она пела финальный зонг, был взят напрокат из гардероба Марлен Дитрих».
…Александров, действительно, памятуя свой опыт ручной раскраски каждого кадрика победного красного флага в финале «Броненосца „Потемкина“, хотел сделать кое-что „красным“ и в „Веселых ребятах“. Но не цилиндр факельщика катафалка на Л. Орловой, а… физиономию Л. Утесова, которая буквально, в кадре, „краснеет“ от стыда, когда колхозники распинают его за скандал со стадом в пансионате.
– Как же я стану «красным» в черно-белом фильме? – не понимал Утесов.
– Не волнуйся, у меня есть кое-какой опыт по этой части, – смеялся Александров.
Однако опыт «Потемкина» на этот раз не пригодился: сцена «колхозного суда», как комикующая колхозные порядки, была убрана из фильма Сталиным. А в чьем воображении цилиндр стал «красным» на голове Орловой, сейчас уже и не припомнишь…
Даже цилиндр, атласный цилиндр, в котором она пела финальный зонг…
63
Когда во времена хрущевской оттепели («В сыри и хмари которой, – писал Александров, – запотели объективы наших камер») имя Сталина сравнительно ненадолго оказалось не в чести, Орлова вспомнила, как в свое время именно одесские руководители от культуры – те самые, что на всю страну осрамили ее в статье «Недостойное поведение», – заставляли ее в «Песню о Родине» из «Цирка» непременно вставлять куплет с новым текстом: «Золотыми буквами мы пишем / Всенародный Сталинский закон».
«Но я пою песни из фильмов, – возражала вроде бы актриса, – а в этом фильме, до принятия Сталинской конституции, таких слов не было, их дописали потом». Однако ее не слушали: и «Фишманы», и несогласные с их попустительством актрисе Подгорецкие стояли на своем, и о «всенародном Сталинском законе», скрепя якобы сердце, приходилось петь за те же 3000, а иногда и за 3300, которые удавалось актрисе «урвать» за концерт…
Есть и другой более жесткий вариант этой ситуации. Будто неумолимое в финансовых и в цензорских делах одесское руководство поставило Орловой ультиматум: или она поет «Песню о Родине» с допиской Кумача, или не поет вовсе. И непреклонная якобы актриса выбрала второе: в одной из публикаций это называется даже «Как запретили „Песню о Родине“…
Но не лукавила ли она, рассказывая об этом Г. Скороходову? Не она ли сожалела, причем публично, в печати, что не смогла спеть этих «слов величия и славы» в фильме, что они появились только полгода спустя после выхода «Цирка» на экран?
«Никогда не забыть мне эпизода, – писала актриса, – случившегося в дни исторического Чрезвычайного 8-го съезда Советов, когда тов. Сталин в Кремлевском дворце делал доклад о проекте Конституции СССР. Вся страна слушала великие слова (которые, между прочим, и запечатлевал в это время в Кремле на пленку Александров во главе целой армии документалистов. – Ю. С.). В. И. Лебедев-Кумач в тот день был болен. Слушая доклад тов. Сталина по радио, я решила позвонить ему:
– Василий Иванович! У вас радио работает, вы слушаете?
– Да, про болезнь забыл! Я слушаю и запоминаю каждое слово.
Но самое замечательное, что сразу после доклада, не успели еще остыть лампы радиоприемников, поэт дописал новые стихи «Песни о Родине»:
За столом никто у нас не лишний,По заслугам каждый награжден.Золотыми буквами мы пишемВсенародный Сталинский закон.Так что насчет того, что актриса пела о «Сталинском законе» «не в охотку», из-под палки, очень даже сомнительно. Ведь она вдохновила, можно сказать, Лебедева-Кумача на эту дописку…
64
Если к мнению И. Фролова мы уже прибегали, как к наиболее трезвому, то в данном случае оно тоже сомнительно.
Он утверждает, что роль Лидии Сомовой в пьесе А. М. Горького «Сомов и другие» Орлова, недолго поиграв, «подарила» той же ездившей на целину с «Миллионом улыбок» и ее лекарствами Л. Шапошниковой. Именно «подарила», ибо отказ от роли «повлек бы за собой оргвыводы». И сделала это потому якобы, что не захотела участвовать в пьесе о «врагах народа».
Кто тут больше злится: Л. Орлова, не желающая играть в пьесе А. Горького о «врагах народа», или ее героиня, Лидия Сомова невзлюбившая свою тещу в исполнении Ф. Раневской?
Что значит «не захотела», если она играла несчастную Лидию не один раз подряд, даже пыталась, пишет М. Кушниров, вспомнив свою консерваторскую практику, разучить скрябинскую «Прелюдию», которую скучающая в сомовском доме Лидия играет на сцене. Актриса что же, не прочла предварительно написанную в Сорренто в ответ на «шахтинское дело» в СССР пьесу Алексея Максимовича? В финале которой за ее мужем, инженером-вредителем, являются сразу четыре огепеушника и «за компанию» с ним арестовывают еще несколько проштрафившихся спецов?