— Пусть лучше моя мелочь лезет, — предложил Войк. — Щас закинем туда Феннита, а он отодвинет щеколду.

— Ага, конечно! — обрадовался мальчишка и, даже не дожидаясь помощи, попробовал вскарабкаться на стену. Его подкинули вверх, до путаницы веток, откуда он уже самостоятельно добрался до верхнего края стены и скатился вниз, в наваленный снег. Скоро с той стороны калитки раздались звуки возни и тяжёлое сопение.

— Ну!… Ну, давай!… Вот здесь, слева! Ну, дави же! — нетерпеливо подгоняли его остальные.

— Н-нет… Не могу, — наконец выдохнул лазутчик. — Очень туго. И замёрзло.

— О, чёрт! Подкиньте меня! — снова раздался прежний приказ. На этот раз его выполнили беспрекословно. Парень в куртке легко взлетел наверх и спрыгнул на ту сторону. Оттуда донёсся обиженный плач.

— Гилл!… Ты упал прямо на меня-я…

— Феннит! — многозначительно возвысил голос его старший брат. Плач тут же стих.

Раздался громкий треск ломающегося льда и дверь калитки, наконец, дрогнула. На неё надавили всем скопом, и она отошла достаточно, чтобы сквозь отверстие можно было протиснуться.

По нечищеным дорожкам сада шустрая компания добралась до площадки перед тёмным жильём.

— Здесь! — отдал приказ Гилл. — Вытаскивай огневики!

Войк положил на скамеечку свёрток и развернул его. Внутри оказались длинные и тонкие металлические стержни. Все остальные разобрали их и принялись втыкать в близстоящие деревья.

— Запоминайте, где они! А то темно, потом не увидим, — предупредил Гилл. — А ты доставай свой горшок. Что там?…

— Нормально. Немного остыло, но я сейчас раздую, — ответил парень в плаще. Мощно работая молодыми лёгкими и подсыпая время от времени в горшок мелкую щепку, он снова разжёг угли. — Готово!

Все по очереди зажгли просмоленные щепки и разбежались к своим деревьям.

Вдруг что-то вспыхнуло и с треском принялось раскидываться яркими искрами огня. Раздался многоголосый стон восхищения. Один за другим стали загораться и остальные огневики. Всполохи огней и поднявшийся шум могли разбудить и мёртвого, но Гилл на всякий случай метнул в окна несколько снежков.

— Хватит, — остановил его кто-то. — Я увидел за окном тень. Там уже видят.

— Прячьтесь! — страшно прошипел Гилл.

Все отбежали в тёмноту сада, за заснеженные стволы деревьев — наблюдать за творением рук своих.

Картина была завораживающей. Яркие белые искры, разлетающиеся во все стороны ночи, живой треск и шипение… Когда потух последний огневик, все перевели дыхание, возвращаясь в тёмную и морозную реальность, и чуть ли не заново вспоминая, кто они и зачем сюда пришли.

Потом без лишних слов, ещё находясь под впечатлением прошедшей феерии, бесшумными тенями выскользнули из садика. Дело было сделано…

…Возле окна молчаливо и спокойно стояли две девушки. Нежданный фейерверк закончился, в непроглядной тьме виднелись разве что светлые пятна снега, но отойти от оконного проёма казалось чем-то вроде маленького предательства. Память ещё сверкала зрелищем рукотворного звездопада.

— Не пойму я тебя… Что тебе ещё надо?… Да если бы мне такое… Если бы мне…

Дженева переступила босыми ногами по холодному полу. Ответный шёпот раздался нескоро.

— Не моё это. Просто не моё… И странно, что ты не можешь этого понять.

Гражена замолчала — но темнота вокруг, скрывающая лица, настойчиво и мягко звала на бСльшую откровенность.

— Я ведь даже не злюсь на него за то. Да и он такой человек — ну нельзя на него долго злиться, просто нельзя… Ну просто ничто во мне не будится! Не отзывается. Разве что только какое-то разочарование.

— Может, он напоминает тебе Тэиршена?

— Нет. Он совсем другой… Знаешь, он похож на эти огни: красиво, ярко, ух, ах!… Только всё так быстро, скоропалительно, и ни света, и ни тепла. А вот, к примеру, уголь… непривлекательный, чёрный весь… А горит — долго. И тепло от него.

— Ты думаешь, он быстро прогорит?

— Не знаю… Нет, я о другом. Ладно, — Гражена отвернулась от окна. — Давай уже спать. Завтра рано вставать.

На следующий день в нужное время Гилл стоял в широком, пустынном коридоре, пряча в складках длинного плаща настоящий живой бутон, который он всеми правдами и неправдами раздобыл в дворцовой оранжерее. Заблаговременно радостное ожидание быстро закончилось: дверь напротив распахнулась, открыв взору трепетно-знакомый облик. Гражена перешагнула сквозь падавшую из окна полоску света яркого, морозного дня, отчего её стройная фигура в строгом тёмном платье, её тонко-очерченное лицо в ореоле воздушных чёрных волос на невыносимо долгое мгновение стали словно сотканы из лунного серебра.