Шрифт:
Сбитый с толку происходящим, Ручьев не совсем понял его:
– Нет печати, идите в исполком.
– Мясо вам везли, а не исполкому, – напал с другой стороны Чернов. – Мы тоже порядок знаем. Исполком! У меня оно, это мясо, вот где висит. – И похлопал себя по короткой плотной шее.
– Уйдет ведь баржа, Семеныч! – напомнил Куржак.
Но тут вбежала Смолькова. Удивительно легко вбежала, проворно, несмотря на свою дородность.
– Товарищ Ручьев, давайте письменное распоряжение, или я не уйду. Я не виновата, я сразу просила бумагу…
Разгневанный Куржак шагнул к ней:
– Бумажкой хочешь прикрыться? А еще школьников воспитывает, нашу смену!
– Воспитываю! И таких, как вы, воспитаю, будьте уверены!
– Замолчите! – крикнул Чайкин, но они не замолчали, наоборот, перепалка стала ожесточеннее и, возможно, утихла бы не скоро, если бы в приемную не ворвалась Серебрянская.
– Вы что же, разлюбезный товарищ начальник, – кинулась она к Ручьеву, – печать не поставили? Это же насмешка, обман!
– Нет печати, нету, – выдохнул обложенный со всех сторон Ручьев. – И не будет сегодня. Потерял.
Все шумной толпой подступили к нему, но тут вошел с листом бумаги долгоносый Илиади, у которого они все лечились, и с вежливой требовательностью растолкал их:
– Позвольте, товарищи, позвольте, мне к директору, – Сунул ему листок и потребовал: – Подпишите акт обследования, если не могли ничего сделать. Я осматривал в присутствии начальников цехов, они расписались.
– Извини-подвинься, я пришел раньше, понимаешь, и не буду вас ждать.
– А я чем хуже! – выкрикнула Серебрянская и тоже сунула свою бумагу. – Заверьте же! Вы что, остолбенели, товарищ Ручьев!
Веселые, праздничные, вошли газетчики Мухин и Комаровский, профессиональным взглядом оценили обстановку, и Комаровский взял командование на себя:
– Отлично! Как раз все в сборе. Муха, снимай, пойдет на первую полосу: новый директор пищекомбината советуется с рабочими и специалистами, живое коллективное руководство!
Мухин, пятясь с фотоаппаратом, отошел за порог и из коридора, чтобы взять в объектив толпу с Ручьевым в центре, сделал несколько снимков.
Комаровский ринулся к Ручьеву с раскрытым блокнотом и модной четырехствольной ручкой:
– Коротенькое интервью, товарищ Ручьев. С чего начали? Есть ли первые успехи? Кто помогает? Как насчет полугодового плана? Ваши ближайшие перспективы?
Ручьев поглядел на него непонимающе, спросил с надеждой:
– Не могли бы вы дать новое название комбинату? Область требует, скоро будут звонить.
Комаровский пожал спортивными плечами:
– Так сразу не скажешь, надо прикинуть. Но мы не за этим. Мы за интервью, понимаете? Беседа для печати.
– Печати? – Ручьев испуганно очнулся. – Опять печати? Нет ее, нет! Все помешались на печати, всем печать, на всех печать… Бежим, Сережка! _ и, схватив за рукав Чайкина, рванулся в коридор, чуть не сбив встревоженную Дусю, которая спешила навстречу.
Чайкин на ходу высвободил рукав и направил с Ручьевым Нину, а сам остановил толпу и объяснил, стараясь быть спокойным:
– В банк нам надо, выплатной же день, не успеем, а вы окружили, задерживаете…
– А зачем директору в банк, туда один кассир ездит.
– Правильно, кассир. Но сегодня мы втроем должны, иначе не дадут: печать он потерял. Несчастный случай, понимаете?
Сердитые, негодующие, злые, гневные, разочарованные, недоверчивые голоса полетели ему вслед, как камни:
– Знаем мы эти случаи, бюрократы!
– Он директорским замом стал и хозяина прикрывает.
– Известно: какой Сам, такой и Зам.
– Я, понимаешь, тридцать лет на руководящих должностях, и, извини-подвинься…
– Ну нет, я новые мясорубки не отдам!
– Целый концерт для него дали, а он печать не ставит!
– Я не виновата, я с утра просила бумагу на металлолом…
– Вот вы пренебрегаете моей мыслью о том, что человек состоит из трех частей, а между тем если хоть одна часть, например голова…
X
В отделении Госбанка они рассредоточили свои силы. Нина побежала в кассу, чтобы малость задержать кассира – время выдачи уже истекло, – а Ручьев с Чайкиным отправились к самому управляющему.
Рогов-Запыряев занимался производственной гимнастикой, стоял спиной к двери и не сразу заметил их.
– Раз-два, раз-два, раз-два, – размахивал он руками в черных нарукавниках. – А теперь присядем – раз. А теперь встанем – два. Ра-аз. Два-а-а. Ра-аз. Два-а-а. Этот Илиади умный, бестия: человек состоит из трех частей. Молодец, правильно. Все части надо развивать, все должны работать дружно, как в машине. Раз, два. Раз…