–  Кто там есть, выходи по одному, а то гранату кину!

Опять что-то звякнуло и уже другой женский голос крикнул:

–  Не надо гранату, мы свои!

Хе, похоже действительно наши. Пригнувшись, я вошел в сарай и увидел, что там, возле перевернутого, исходящего паром котелка, стоят три замотанные в платки фигуры. Девчата, лет по двадцать. Одна из них увидев мою форму прерывисто выдохнула и сказала:

–  Леська, Стешка, это точно наши - и уже обращаясь ко мне- вы нас так напугали, мы сначала подумали - немцы опять вернулись…

Я с удивлением разглядывал девушек, а потом поинтересовался:

–  Вы откуда здесь взялись? Или из угнанных? Тогда почему в комендатуру не пошли?

Там бы вам помогли…

–  А мы товарищ командир только вчера вечером из Буглайна сюда пришли. Там сейчас стреляют сильно, вот нам один дяденька солдат и посоветовал уходить на восток.

После упоминания про дяденьку солдата, я пригляделся получше и скинул возраст девчонок года на три - четыре. Они просто грязные и измотанные, а так им лет по шестнадцать не больше. Глядя, как они жмутся друг к другу и преодолевая спазм, внезапно перехвативший горло спросил:

–  Девчата, а почему в сарае то сидите? Почему в дом не пошли?

–  Нам, в господские дома запрещено заходить. За это убить могут.

Кхк… Я только глаза вытаращил, не находясь что сказать, поэтому вступил Пучков:

–  Вы что, здесь же наши кругом, какие еще господские дома? Кто вас убьет?

Говорившая потупилась и тихо ответила:

–  Это да, только мы за два года привыкли, что в усадьбу, пока не позовут, входить нельзя… Нам это накрепко вбили…

Твою мать! В этот момент, у меня как-то резко пропало все сочувствие к гражданским немцам. Значит лебезите суки? Вот так теперь и будет! Ведь в этих девчонок не каратели и не эсэсовцы "вбивали" понятия про "господские дома" и про то, как положено вести себя рабам с востока. Обычные законопослушные и чадолюбивые главы семей этим занимались. Чувствуя, что от этих мыслей меня начинает трясти внезапно нахлынувшей яростью, резко сказал:

–  Слушай меня девочки. Быстренько собирайтесь и пошли в дом.

Пока бывшие рабыни увязывали свои узелки, с сожалением поглядывая на опрокинутый котелок с каким-то варевом Лешка тронул меня за руку:

–  Командир, в "уазике" НЗ есть, я принесу?

–  Само собой, мухой давай, мы в гостиной будем…

А потом мы кормили отощавших девчат разными вкусностями. То есть, это для них обычные консервы - деликатесами казались. Стеша, самая младшая из подруг, похожая на маленького взъерошенного воробушка, в своей деревеньке, находящейся в Западной Белоруссии, такую штуку как сгущенное молоко, пробовала один раз в жизни. В сороковом году, ей отец из города подобное лакомство привозил. И теперь, глядя на эту пигалицу, которая тоненьким слоем мазала белую тягучую массу на галету, сначала умилился, а потом не выдержав сказал:

–  Эй, ребенок, я ведь каждой по банке дал, чего ты ее размазываешь? Так и вкуса не почувствуется.

На что она ответила, серьезно глядя на меня:

–  Нет, дяденька командир, очень даже чувствуется. Спасибо вам, храни вас господь…

Я опять сглотнул комок и погладив ее по голове отвернулся… Пипец вам фрицы настал! За время войны, разных зверств насмотрелся по уши. Но они творились солдатами вражеской армии и чего-либо другого я от них и не ожидал. Только ведь здесь гражданские немцы были! А девчата рассказывали, что у них даже не хозяин был, а хозяйка. Причем, у нее было трое детей. Двое мелких пацанов и дочка - ровесница пригнанным с Союза девчонкам. И вот эта муттер, четвертую рабыню - тихую украинку с Полтавы, насмерть кнутом забила, за то что она за свиньей не уследила и та простудилась.

–  А Галя не виновата была. Она от голода совсем слабая стала, а свинья огромная, ее с ног сбила и убежала. Галя ее всю ночь искала, сама заболела, но нашла… А потом хозяйка про это узнала и избила Галю. Но когда свинья кашлять начала, то еще раз Галю кнутом так исхлестала, что у нее горячка началась, а через два дня она умерла…

Леха, который внимательно слушал девчонок, вдруг рывком встал с места и вышел из комнаты. Я показав рукой, дескать - кушайте, кушайте, рванул за ним. Только далеко бегать не пришлось. Пучков стоял упершись лбом в стекло и когда я подошел к нему резко повернувшись сказал:

–  Командир, я их своими руками душить буду. Всех этих бюргеров, муттеров, фатеров, господ! Это не люди!

Я его в этом начинании поддерживал, но задавив в себе все чувства, сказал:

–  Отставить Гек! И чем ты тогда от них отличаться будешь? Еще киндеров в свой список добавь - точно каратель получиться! Да и немцы разные встречаются. Это баре у них так развлекаются, вот с них и спросим по полной. А обычный работяга, он ведь себя совершенно по-другому ведет, ты же сам видел… Да и сколько их здесь этих "господ"?

–  Все равно тошно мне Илья… Чувствую - стервенею…

–  Блин, думаешь мне легче? Возьми себя в руки и хватит сопли распускать! Сейчас лучше пойдем, поможем - пусть девчата себе из оставшегося барахла одежду нормальную подберут, а потом их в комендатуру свозим для регистрации.

–  Так репатриантов же еще не эвакуируют. Куда их комендант сейчас денет?

–  Здесь будут жить, при нас, пока команда на эвакуацию не соберется. Я с Гусевым договорюсь!

Когда оставив малолеток в усадьбе, мы вернулись на базу, c Серегой удалось договориться в пять секунд. Глядя на наши белые от злости физиономии и выслушав рассказ о судьбе девчат он дал команду, после проверки, оставить их с нами, пока не начнут работать эвакокоманды.