"Напалма ты не видел, старый хрен, и ковровых бомбардировок. Я, правда, тоже - только по телевизору, но зато на себе попробовал, как это бывает, когда израильский штурмовик с кормы на твой пароход заходит, а в трюмах пять тысяч тон артиллерийских снарядов лежат. Игрушки, говоришь?".

–  Вы с Андреем семерых уложили, мы тоже - семерых. Кузька один раз выстрелил, вот как раз в этого, а Демьян вообще ни разу. Вот тебе и игрушки.

–  Это ты - в одиночку шестерых?

–  Одного Роська - кистенем, еще одного - Петька помог, остальных я!

–  Кхе! Самострелы… надо же… ладно, Андрюха, давай этого!

Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.

–  Здравствуй сватьюшка Славомир, давненько не встречались.
– С людоедской ласковостью пропел дед.
– Годков десять, а то и поболее.

–  Корзень, что б ты сдох!
– Отозвался связанный мужик.

"Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть…".

–  Ну, сдохнешь-то, как раз, ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.

–  Не пугай, христианин, Светлые Боги…

–  Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям.
– Не дал Славомиру договорить дед.

–  Что ты, христов выблядок, про наши обычаи…

–  Знаю!
– Снова перебил Корней.
– И за пролитие крови ближних родичей спрошу, как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон, три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от Светлых Богов славянских!

–  Врешь, Корзень!
– Мужика аж трясло от ненависти и бессилия.
– Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!

–  Однако родила! Крест Святой Животворящий сильнее волхования оказался!
– Дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым.
– А теперь, получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!

Три коротких взмаха меча и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.

–  Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени!
– Торжественно возгласил дед.
– Андрюха, режь ему подколенные жилы!

Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.

–  Не перейдешь ты теперь через Калинов мост!
– Продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятье.

–  Корзень, будь ты прокл…

Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.

–  Не извергнешь более хулу и проклятье! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!

Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь, оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника - на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень, и побрел назад по кровавому следу.

"XII век… Права человека, гуманное обращение с пленными, высший приоритет человеческой жизни… Все умещается в одном месте - ножнах, висящих на поясе победителя. И какая-то высшая справедливость в этом есть, Славомир, ведь, пощады не просил, понимал, на что шел. Кто-то из великих поэтесс, помнится, написал:

Как хорошо, что есть еще мужчины,

Которым совестно таскаться по судам.

Да полноте Вам, сэр Майкл, так ли вы рассуждали бы, в случае победы лесовиков? Сомнительно, ох сомнительно. И Славомир тоже хорош, какой командир обречет на смерть раненых подчиненных, ради удовлетворения личной мести? Дерьмо он был, а не командир! Люди ему доверились, а он…".

–  Михайла, Михайла! Да очнись ты! Андрюха, кажись, перебрали мы, не в себе парень.

Мишка вдруг обнаружил, что стоит столбом напротив деда с Немым, держа Рыжуху под уздцы и совершенно не помнит, как он пришел сюда из леса.

–  Слышу я, деда, не бойся, не свихнусь. Андрею ногу перевязать надо, я мать позову.

–  Не надо, перевязали уже. Теперь Настену надо ждать, у Андрюхи в ноге кончик жала обломился, плохо отковали, болотники косорукие. Настена вытащит, сами только расковыряем без толку. Ты это… Про Славомира - никому ин слова. Незачем Татьяне знать, что я отца ее… Понял?