–  Илья!
– Позвал Мишка шепотом.
– Илья, проснись.

–  Да не сплю я.
– Так же шепотом отозвался обозник.
– Что случилось?

–  В стане чужие, к страже подбирается кто-то.

–  Не показалось?

–  Нет, я его и сейчас вижу. До самострела моего, не поднимаясь, дотянуться можешь?

–  Могу, может, шумнуть?

–  А стрелу словить не боишься? Взводи самострел и незаметно подай мне.

–  Как его лежа-то?

–  Упри в сани, сам на бок повернись, чтобы колено вверх не торчало.

–  Сейчас.
– Илья деятельно заворочался, впрочем, почти бесшумно.

Тень продвинулась еще на несколько шагов. Щелчок взведенного самострела показался оглушительно громким, лазутчик припал к утоптанному снегу.

–  Михайла, руку опусти.

Голос раздавался снизу, Илья каким-то образом умудрился вползти под сани. Мишка опустил руку и нащупал приклад.

–  Лежа-то стрельнуть сможешь?

–  Смогу, а ты приготовься опять зарядить, может быстро понадобится.

–  Угу, сразу под сани суй, я тут приспособился.

Часовой приподнял голову, огляделся и снова подпер подбородок кулаком.

"Да уж, не видал ты, раздолбай, плакатов "Несение караульной службы - выполнение боевой задачи!", зарежут, ведь, как куренка".

–  Михайла, ну, чего?
– Донесся из-под саней сиплый шепот Ильи.

–  Т-с-с…

Белесая фигура вскочила на ноги и метнулась к часовому. Мишка нажал на спуск, болт ударил лазутчика куда-то в район поясницы, тот в падении все же дотянулся до часового, но удар пришелся по ногам. Разгильдяй караульный вскинулся спросонья, свалился с чего-то, на чем сидел, и прямо в его уже открывшийся для крика рот, оттуда-то слева ударила стрела. Илья буквально вырвал самострел из опущенной мишкиной руки, и через пару секунд, показавшихся вечностью, из-под саней раздался вожделенный щелчок.

"Блин, всего два болта осталось, где же этот лучник? В Демкиной сумке еще десяток болтов, но не достать, шуметь нельзя, на звук выстрелить могут".

Мишка до боли в глазах всматривался, туда, откуда, по его представлению вылетела стрела. Вдруг, из темноты, пришло ощущение чужого враждебного взгляда, направленного прямо в лицо, а напряженный до предела слух уловил тихий скрип, такой, какой должен издавать натягиваемый лук. Мишка нажал на спуск и тут же какая-то сила вырвала самострел из рук и швырнула на снег рядом с санями. Илья, словно змея из норы высунулся из-под саней и втянул самострел в свое укрытие.

"Ну все, сейчас замочат! Лежу, как мишень, он меня видит, а я его нет".

Забыв о ране, он, насколько мог быстро, перевалился через край саней, плюхнулся на снег и чуть не взвыл от боли в ноге. Тут же ему в руки сунулся самострел.

–  Сможешь из порченого-то?

–  Один хрен - последний болт.

Из саней послышался сонный голос Афони:

–  Мужики, вы чего?

–  Лежи, Афоня, не шевелись!

–  Чего случилось-то?

–  Тихо, ты!

Где- то в стороне раздались крики: "Вон он, держи! А-а-а! Уходит!". Зычный голос Рябого: "Десяток, по коням!"

–  Все, Афоня, можешь орать.
– Разрешил Илья.

–  Чего орать-то?

–  А чего хочешь, то и ори. Михайла, тебя опять зацепило?

–  Нет… нога! Уй, блин.

–  Потерпи, парень, сейчас головню принесу - посветить.

Илья потрусил к костру и нарвался на окрик Луки, выросшего, словно из-под земли:

–  Не шляться! Следы затопчешь. Складень, Софрон, быстро, пока не натоптали, разберитесь. Эй вы! Никому не вставать, хоть одна сука поднимется, пристрелю! Что, не понимаешь? Ну, на!

Щелкнула по кожаному наручню тетива, в темной массе полоняников раздался чей-то вскрик. Сразу же за ним взвился истеричный бабий вопль:

–  Луня-а-а!!!

–  И тебе непонятно? На!

Снова щелкнула тетива, крик оборвался.

–  Девятый десяток!
– Заорал в полный голос Лука.
– Становись вокруг полона! На любое движение или шум стрелять немедля! Бабы, держать детей, мужики - баб. Чтобы тихо у меня!

"Блин, концлагерь какой-то! Но если толпа ударится в панику… Правильно все, жестоко, но правильно".

Илья, притащивший от костра горящую ветку, склонился над мишкиной ногой.

–  Ну, показывай, что у тебя тут? Эх! Ты же присохшую повязку сорвал, кровь опять. Сейчас, потерпи, мы вот старую повязочку снимем. Травки лечебные у меня есть, их приложим. Смочить только надо. На-ка, пожуй, чтобы в кашу превратилось, только не глотай. Знаю, знаю, что горько, зато лечебно, потом медку дам хлебнуть. Разжевал? Давай, вот сюда, на тряпочку. Вот, сейчас перевяжем, кровь уймем, в сани тебя уложим…