Или ты приедешь к ним верхом, на поясе меч, из-под кожуха кольчуга видна. Совсем другое дело: слух и зрение говорят одно и то же, никаких сомнений нет. А еще, ты смотришь на наго сверху вниз - он в положении подчиненного. В одной руке повод, другая на рукояти меча лежит, или еще подбочениться можно. Сразу же другой вид.

И вообще: всегда будь опрятен и подтянут, не ходи распояской, грязным, неряшливым. Понимаешь, человеческий ум так устроен, что он все подмечает, даже если особо над этим не задумываться. Как бы это объяснить? Илья, ты мне поможешь?

–  Как?
– Изобразил всем своим видом готовность Илья. Несмотря на вставляемые время от времени ехидные замечания, слушал он очень внимательно.

–  Посмотри на Афанасия, а ты внимательно смотри на Илью, на выражение его лица.

Мишка слегка перевалился на бок, чтобы смотреть на обозника не выворачивая голову и начал:

–  Илья, вспомни, как Афанасия раненого с коня снимали и к тебе в сани клали. Посмотри на то место, где у него рана, вспомни других раненых на него похожих. Так, а теперь вспомни, как Афанасий тебя Илюхой назвал и ты обиделся. А теперь вспомни, как у тебя первый ребенок родился, как он первое слово сказал, как первый раз ножками пошел. Хорошо, а теперь подумай: а вдруг твоя жена, все-таки сено без тебя продаст? Только не говори ничего!

Мишка обернулся к Афоне.

–  Понял, Афанасий?

По ходу мишкиного монолога лицо Ильи менялось самым разительным образом - мужиком он, как понял Мишка, был достаточно эмоциональным, да к тому же, хорошим рассказчиком, поэтому мимикой обладал весьма выразительной. Афоня приоткрыл рот и расширенными глазами не отрываясь смотрел на Илью. Потом перевел взгляд на Мишку и с запинкой выговорил:

–  Ты… ты колдун?

–  Глупости! Если кто и колдун, то Илья. Ни слова не произнес, а столько тебе сейчас рассказал, словами такого и не скажешь никогда.

Илья неожиданно зло процедил:

–  Зверь ты, Михайла, с людьми, как с куклами…

–  Илья, ты же сам согласился!

–  Бешеный Лис, как голого выставил…

–  Илья, прости дурака, не подумал… - Мишка действительно ощутил острый приступ стыда.
– Илья! Ну хочешь на колени встану? Прости пожалуйста, я же Афоне помочь хотел. Ты же сам знаешь, как это важно, сколько ты по лицам раненых понимать умеешь! Ты же ни одну жизнь спас, когда они сказать не могли, а ты догадался…

–  Паршивец, и уговорить-то умеешь! Ох поплачут девки от тебя!

–  Не сердишься? Илья, вира с меня: выпрошу у дядьки для тебя самострел, бесплатно.

–  Ладно… самострел.
– Илья неожиданно хихикнул.
– Афоня, ты на его рожу сейчас смотрел?

–  Ага! Здорово!

–  Хе-хе, Михайла, как я тебя! А?

–  Притворялся?
– Понял Мишка.
– Знаешь, как это называется?

–  Не-а!

–  Мордой об стол!

–  Ха-ха-ха, го-го-го, Афоня! Вот такого лица, ха-ха-ха, ты еще… ты еще не видел!

–  Которое, го-го-го, об стол?

–  Ага! Ха-ха-ха и об лавку тоже!

Проезжающий мимо ратник придержал коня.

–  Чего ржете, мужики?

–  Губан, ха-ха-ха, у тебя… ха-ха-ха, случайно стола… с собой, нету?

–  Чего?

–  Го-го-го, а лавки?

–  Гы-гы-гы, чего… ржете-то?

–  А ты, ха-ха-ха… чего?

–  Не… гы-гы-гы… не знаю.

–  И мы, ха-ха-ха, не знаем… но без, ха-ха-ха, но без стола - никак!

"До чего же ЗДЕСЬ с юмором просто, вроде ничего особенного и не сказал. Не избалованы люди телевизором, ни одного писателя-сатирика, ни одного шоумена. Минут через пять весь караван ржать будет, а спроси "почему?", не скажут. Но как Вас, сэр, Илюха обул! Артист! А Вы говорите: шоуменов нет".

Мишка проснулся, как от толчка. Рядом в санях храпел и постанывал Афоня, еще дальше, на толстом слое лапника, завернувшись в облезлую медвежью шкуру, сопел с присвистом Илья. Мишка попытался определить, что же его разбудило. Нога, практически не беспокоила, к афониному храпу он притерпелся, других шумов, вроде бы, не было. Огромный стан, в котором расположилось несколько сот человек, с вечера угомониться не мог очень долго. Где-то плакали дети, кто-то, на ночь глядя, вдруг решил, что припас мало дров и стучал топором, потом чего-то испугались лошади, потом еще что-то случилось. Большое сборище людей и животных всегда успокаивается очень медленно, то и дело оживляясь локальными очагами шумов и беспокойства.

Сейчас над станом стояла тишина, костры слабо тлели, морозец ощутимо усилился, похоже, дело шло к утру. Что же, все-таки, его разбудило? Мишка еще раз окинул взглядом все пространство, открывающееся ему из лежачего положения и уже надумал сесть в санях, как уловил краем глаза какое-то движение. От ствола одного из деревьев отделилась белесая тень и пробежав несколько шагов в сторону дремлющего у костра часового, припала к снегу.

"Маскхалат, бесшумное движение, явное намерение снять часового. Привидение или чей-то спецназ пожаловал? Вижу только одного, но могут быть и другие, если, конечно, спецназ".