— И что же я, по-вашему, должен вам сказать — спасибо?

«Не помешало бы», — подумал я, но промолчал.

— Ну ладно, — продолжал он. — Только оставили бы вы мне свой адрес и телефон — на случай, если понадобится с вами связаться.

Не надо было говорить ему, как моя фамилия. Конечно, можно бы проверить, хватит ли у него ума разыскать меня в телефонной книге, но какой смысл? Я дал ему адрес и телефон и сказал, как мне жаль, что я не смог ответить на все его вопросы, но я несу определенную ответственность перед своим клиентом.

— Я бы, конечно, на вашем месте тоже разозлился, — сказал я. — И могу понять, почему это так на вас подействовало. Но я поступаю так, как должен поступить.

— Ну да, это я уже не раз слышал. Что ж, очень может быть, и в самом деле работали одни и те же люди, и может быть, что-нибудь получится, если мы сопоставим оба случая. Вот было бы здорово.

Это все, что я получил вместо благодарности. И на том спасибо. Я тоже сказал, что это было бы здорово, и пожелал ему удачи. И попросил напомнить про меня его отцу.

Вечером я отправился на собрание, а Элейн — на свои занятия, а потом мы взяли по такси, встретились в «Матушке Гусыне» и послушали музыку. Около половины двенадцатого появился Красавчик Дэнни и присоединился к нам. С ним была девушка — очень высокая, очень худая, очень черная и очень странная. Он сказал, что ее зовут Кали. Она кивнула, но не произнесла ни слова и в ближайшие полчаса как будто даже не слышала ничего из нашего разговора, после чего подалась вперед, уставилась на Элейн и сказала:

— Ваша аура вся зелено-голубая, очень чистая и очень красивая.

— Спасибо, — отозвалась Элейн.

— У вас очень древняя душа, — добавила Кали, и это были ее последние слова — все остальное время она как будто вообще не замечала нашего присутствия.

Красавчик Дэнни не мог рассказать нам ничего особо интересного, и мы большей частью просто слушали музыку, а в перерывах болтали о пустяках. Ушли мы довольно поздно. Когда мы ехали на такси к Элейн, я сказал:

— У тебя очень древняя душа, и зелено-голубая аура, и очень симпатичная маленькая попка.

— Очень проницательная девушка, — сказала Элейн. — Мою зелено-голубую ауру люди обычно замечают только при второй или третьей встрече.

— Не говоря уж о твоей древней душе.

— Знаешь, о моей древней душе ты бы лучше помалкивал. Вот о моей симпатичной маленькой попке можешь говорить сколько угодно. И где он таких находит?

— Не знаю.

— Были бы они обыкновенные потаскушки с актерской биржи — это одно дело. Но у него все они какие-то особенные. Вот эта, Кали, — как ты думаешь, чем она колется?

— Понятия не имею.

— Потому что она определенно витает в каком-то другом мире. Неужели психоделики все еще в ходу? Не иначе как она сидит на священных грибах или на какой-нибудь галлюциногенной плесени, которая растет только на гнилой коже. Скажу только одно — она могла бы зарабатывать неплохие деньги, если бы взялась обслуживать мазохистов.

— Если только у нее самой кожа не гнилая. И потом вряд ли она способна до такой степени сосредоточиться на работе.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Вид у нее вполне подходящий, и что-то еще в ней такое есть. Представь себе, как ты ползаешь у ее ног и получаешь от этого наслаждение.

— Не могу.

— Ну, конечно, — сказала она. — Ты ведь сам настоящий маркизик де Садик. Помнишь, как я тебя один раз связала?

Водитель изо всех сил старался сдержать смех.

— Помолчи, пожалуйста, — сказал я.

— Нет, помнишь? Ты еще тогда заснул.

— Это говорит только о том, как я тебе доверяю, — ответил я. — Замолчишь ты или нет?

— Ладно. Сейчас завернусь в свою зелено-голубую ауру и буду молчать.

На следующее утро, когда я уходил, Элейн сказала, что у нее есть предчувствие: звонки от жертв изнасилования еще будут.

— Именно сегодня, — сказала она.

Но оказалось, что она ошиблась, несмотря на свою зелено-голубую ауру. Никто не позвонил. Когда мы вечером разговаривали по телефону, она была совсем расстроена.

— Наверное, это все, — сказала она. — Три в среду, одна вчера, и больше ничего. А я-то думала, что мне предстоят героические деяния и что я раскопаю что-нибудь важное.

— Девяносто восемь процентов любого расследования — пустая работа, — сказал я. — Приходится делать все, что только придет в голову, ведь никогда не знаешь, что пригодится, а что нет. Судя по реакции этих женщин, ты, наверное, потрясающе говорила по телефону. И, пожалуйста, не думай, что у тебя ничего не вышло, раз тебе не удалось с трех попыток найти жертву, оставшуюся в живых. Ты ведь искала иголку в стогу сена, да к тому же очень может быть, что в этом стогу вообще нет иголки.