«Барсема вача» ждет от чинного мобеда.

За каждой трапезой, что совершал Хосров,

Обычай сей блюсти он с радостью готов,

«Барсема вача» в том обычное значенье,

Что приступить к еде дается разрешенье.

Мобед решает все. Он молвит; снедь одна

Годна к приятию, другая не годна.

Вот госпоже Хосров сказал: «Вина отведай»,

И потчевал ее за тихою беседой.

И с той, которой все для радости дано,

Из чаши царственной царевич пил вино.

Когда ж он захмелел, испив из горькой чаши,

Он речь повёл о той, что всех на свете краше.

И, молвя о Ширин, он слов не оборвал,

Ликующий в душе, он — соболезновал.

«Твоя племянница взросла такой пригожей,

Такою стройною и с дивной розой схожей,

Но необузданный ее похитил конь!

И скрыт ее очей пленительный огонь?

Сегодня был гонец; с ним все решая вместе,

Мы поняли, что к нам о ней доходят вести.

Коль я останусь тут недели две, — Луна

Отыщется. Поверь, — узнаем, где Она.

За розою гонца отправлю я, продлится

Недолгий срок, сюда влетит она, как птица».

Услышала Бану, что молвил ей Хосров,

И от волнения найти не может слов.

Как прах, на землю пав, склоняется в поклоне,

И вся ее душа в ее протяжном стоне.

«О, где жемчужина? Коль зрю ее во сне,

То не в объятьях зрю, а в моря глубине.

Тем, кто, добыв ее, в мою укроет душу,

Всю душу я отдам. Я клятвы не нарушу».

Перед престолом вновь она подъемлет стон:

«О месяц и Зухре! Сей лобызайте трон!

От Рыбы до Луны, везде сбирая дани,

Ты на обширный мир свои протянешь длани!

Ведь говорила я, она придет. Не слаб

Мой дух пророческий, а светлый рок — твой раб

Он помощь нам подаст, — и мы найдем дорогу,

Добычу приведем к дворцовому порогу.

Но если хочет шах послать за ней гонца,

То надо привести сюда скорей гонца.

Ему Гульгуна дам, Гульгун мой быстроногий

Родной Шебдиза брат; с ним все легки дороги.

Шебдиза бурный бег и яростен и прям.

Так мчится и Гульгун, когда он не упрям.

Когда Шебдиз у той, с черногазельим взглядом,

Сумеет лишь Гульгун с Шебдизом мчаться рядом.

Когда Шебдиз не с той, что всех светлее лун,

Достоин ей служить лишь огненный Гульгун».

«Гульгун поможет нам. Пусть скакуна такого

К Шапуру отведут!» — решение Хосрова.

Сел на седло Шаиур, Хосрову дорогой.

Под ним гарцует, конь на поводу — другой.

Он в Медаин к Ширин свой бег направил скорый,

Но с месяц все ж искал тот месяц ясновзорый.

Стал сад Хосрова пуст, усладу не храня,

К нагорному дворцу Шапур погнал коня.

Стучит. Открыли дверь. Не говоря ни слова,

Страж пропустил его, узрев печать Хосрова.

И радостно идет в покой безвестный он,

В чертог, построенный для светоча времен.

Но лишь взглянул вокруг — где радости избыток?

Он хмурится: дворец? Иль место лютых пыток?

Как! Драгоценный перл с каменьями в ладу?

В раю рожденная запрятана в аду?

Стал лик его — рубин. Земли коснулся лаком

Он пред жемчужиной в смущении великом.

Хвалы ее красе он все же смог найти.

Затем спросил ее о трудностях пути.

Сказал, что будет он, как прежде, ей пригоден,

Что от ее колод колодник не свободен.

Что и невзгоды все и трудности прошли,

Что уж отрадный свет вздымается вдали.

«Пусть беспокойство ты перенесла такое,

Невзгоды кончены, ты дождалась покоя.

Но грустен этот край, он горестен, уныл,

Кто разум твой смутил и в сумрак заманил?

Как может светлая быть с этой мглою рядом?