Шрифт:
Как может гурия довольствоваться адом?
Да, повод к этому, пожалуй, есть один:
Ведь ты — рубин; в камнях всегда лежит рубин».
В его речах узрев всю живопись Китая,
К своим желаньям ключ внезапно обретая,
Ширин прикрыла лик стыдливою рукой
И, восхвалив гонца, дала ответ такой:
«Когда б решилась я в напрасном упованье
Все беды передать в своем повествованье,
Все то, что на своем я видела пути,
Я не смогла бы слов для этого найти.
Был мне указан край: когда ж достигла сада,
Нашла проклятых в нем; взяла меня досада, —
Ведь без присмотра рой прислужниц посягнул
На чин дворца; в саду раскинулся разгул.
И руки, как Зухре, открыв, они в замену
Стыдливости свою всем объявили цену!
Невесте должно быть невинней голубиц.
Я удаления искала от блудниц.
Я от неистовых, едва их постигая,
Уединенного потребовала края.
Они же в ревности — ведь этот пламень яр —
Забросили меня в край беспричинных кар.
О город горести! О, нет мрачнее мира!
От горечи черны здесь камни, словно мирра.
Смолчала я, найдя удел мой полным зла.
Я с ними ладила. Что сделать я могла?»
Шапур сказал: «Вставай! К пути готовься снова.
Все указания имею от Хосррва».
И на спину коня вознес он розу роз,
В сад шахских помыслов Сладчайшую повез.
И, на Гульгуна сев и кинувши ограды,
Ширин была быстрей, чем быстрые Плеяды.
Благой Хумою стал блистательный Гульгун.
И мчалась, как пери, сладчайшая из Лун.
А вдалеке Хосров, меж горького досуга,
Все друга поминал, все ожидал он друга.
Да! Ожидание — тягчайшая беда.
Но кончится оно — все радостно тогда.
О ты, что вдаль взирал, не опуская вежды!
Надеющийся! Глянь — исполнены надежды.
Хосров узнает о смерти отца
Чуть опьяненный, шах вздремнул; мечтает он:
Его благой удел свой позабудет сон.
И вот спешит гонец, и вот он в шахском стане,
И развернул Слону рассказ об Индостане.
Фарфор китайский — взор: он влагой полонен.
Как волос негра — стан: весь изогнулся он.
О крючья черных строк О черная кручина!
Бесчинна смерть, — и пуст и Зенга трон и Чина.
Где шах? Лишь ты взирай на все его края.
Ему лишь посох дан, уж нет ему копья!
Владыка мира, верь, уж не увидит мира,
А ты — владычествуй, тебе дана порфира.
И приближенные, а было их не счесть,
Друг другу не сказавшему послали весть.
«Остерегайся. В путь сбирайся во мгновенье.
Мир выскользнет из рук, опасно промедленье.
Хоть в глине голова, — ты там ее не мой.
Хоть слово начал ты, умолкни, как немой».
Когда Хосров узрел, что дней круговоротом
Он трону обречен и горестным заботам, —
Постиг он: с индиго хранит поспешный рок
Бакан, и уксус дней от меда недалек,
И воздух, что родят земли неверной долы, —
То шершня кружит он, то в нем летают пчелы.
Опала, почести, любовь, и злость, и яд
С напитком сладостным — все это дни таят.
Земля! Какой ручей ты не засыплешь прахом?
Твой камень много чаш одним ломает взмахом
Кто скован бытием — идет путями бед.
Покой — в небытии. Пути другого нет.
Брось на ветер скорей свой груз напрасный — душу!
Замкни темницу зла, моря забудь и сушу.
Весь мир — индусский вор: чтоб он не отнял кладь,
Чтоб не скрутил тебя, — с грабителем не ладь.
Знай, в этой лавочке ты не отыщешь нитки
Без колющей иглы, лишь иглы в ней в избытке.