– Да! – выкрикнул он. – Что, черт возьми, ты возомнила о себе, Фиби, что ты белая?

– Мое сердце – да. И мой ум. Я не самка, не сучка, которой попользовались и отшвырнули в сторону. Вот оно здесь, мое тело, а ведь оно даже не принадлежит мне. Я это знаю. Я знаю, что любой молодой белый господин, когда у него разгорелась похоть, может пользоваться им. Только я думала, что вы другой, масса Гай…

– Другой? – повторил он в ярости на себя за этот вопрос, задавая который он как бы признавал свое поражение. – Чем же это другой?

– Лучше. Добрее. С сердцем, которое может испытывать сочувствие, и умом, который может понимать…

– Что понимать?

– Что я настоящая женщина. Так легко просто уступить вам, масса Гай… Наверно, я даже сама хочу этого. Но то, что происходит между мужчиной и женщиной, это не просто переплетение, слияние их тел в темноте. Это гораздо больше: это облегчение боли друг друга, взаимное утешение и покой. Я хотела бы, чтобы мужчина, с которым я делю ложе, радовался, что я рядом, масса Гай. Чтобы ему было приятно разговаривать со мной или даже молчать, и чтоб ему было хорошо просто от одного моего присутствия. И чтоб мне было бы так же хорошо с ним. Хочу, чтоб он был со мной и был бы ласков со мной всегда, а не только когда ему что-то от меня нужно. Любил бы, лелеял бы меня, как говорят в таких случаях проповедники. Всегда был бы рядом: ел, спал, и чтоб мы вместе с ним преклоняли колени в молитве, переполненные благоговения перед Господом. Чтоб это был мой мужчина, на всю жизнь, пока смерть не разлучит нас. Вот почему я не могу быть вашей маленькой сучкой, вещью, игрушкой. Вот почему я не в силах раскрыть вам навстречу свое сердце и любить вас, как могла бы. Слишком многое нас разделяет, масса Гай, ваш род и мой, целая пропасть смертей, проклятия и несчастья…

– Фиби… – попытался прервать ее он.

– Поэтому, если хотите взять меня силой, сделайте это, масса Гай. Я не буду сопротивляться. Но думаю, что завтра вы проснетесь и вам будет очень стыдно и тошно из-за того, что вы совершили поступок, недостойный настоящего мужчины. Хотите, чтобы так было, давайте… Хотите оставить меня с ребенком, который по закону будет собственностью Мэллори, а это будет ваш сын, в жилах которого будет течь ваша горячая кровь, и он станет вещью, которую можно будет продать, как какого-нибудь мула…

– Фиби!

– Давайте действуйте. Я ведь даже прошу вас. Но не думаю, что вы сами себя когда-нибудь простите…

И только тогда она увидела, что по его загорелому лицу, искаженному душевной мукой, струятся слезы.

– О! – всхлипнула она. – Простите меня! Я не хотела сделать вам больно, масса Гай. Простите, я так виновата, любите меня, если хотите, если вам от этого будет легче…

– Нет, – сказал он хриплым голосом. – Это я виноват перед тобой, Фиби. Мне больно и стыдно. После всего, что ты сделала для меня. А я пришел и набросился на тебя, как дикий зверь, и…

– Не вините себя, масса Гай. Вы молоды и нуждаетесь в любви. Многие были бы счастливы дать вам все, что вы хотите, когда бы вы этого ни захотели. Жаль, что я такая сумасшедшая дура, куда как лучше было бы, умей я вести себя вольно. Тем более – я не надеюсь когда-нибудь получить то, что хочу, никогда…

– Почему же? Ты можешь выйти замуж за человека своего круга. Не негра, а какого-нибудь красивого мулата или квартерона. Да ведь их полно в поместье Мэллори…

– Нет, – сказала Фиби спокойно. – Я не могу. Мне нужен мужчина, масса Гай.

– А что же они?

– Они не мужчины. Вот вы – мужчина. Хотя вы и молоды, но вы уже мужчина. А эти мальчики никогда не повзрослеют, доживи они хоть до девяноста лет. Они совсем другое дело…

– Я тебя не понимаю, – проворчал он.

– А вам и не надо понимать, – сказала Фиби с улыбкой. – Просто относитесь ко мне хорошо, масса Гай, и этого достаточно. Это все, что я прошу…

Она ласково взяла его левую руку в свою, так что стал виден неровный полукруг шрама, оставленного собачьими клыками, все еще воспаленный и красный на фоне его загорелой кожи.

– Вот, – сказала она. – Вот он здесь, этот шрам. Этот знак, символ мужества и доблести, масса Гай…

– Ты совсем спятила! – сказал Гай и попытался выдернуть руку, но она крепко держала ее.

– Может быть, – ответила она, – но с этим я ничего не могу поделать. Это знак мужчины. А мужчина без долгих раздумий идет и делает то, что нужно сделать. Вы не рассуждали, что важнее: ваши руки или горло массы Килрейна, ведь правда? Просто сделали то, что было нужно, это у вас в крови. Поняли, что я хочу сказать?

– Нет, не понял. Почему бы тебе не согласиться на парня, за которого можно выйти замуж, как положено? Не понимаю…

Она прижалась головой к его плечу. Он почувствовал приятный запах ее волос, их чистоту.

– Послушайте, – сказала она решительно. – Дайте мне сказать и не перебивайте меня. Женщина – одинокое создание, полное печали. Она слаба и тянется к тому, кто силен. Ей нужен мужчина, о чем я уже говорила. А мужчина не может быть рабом. Его нельзя купить и продать, как мула, выгнать кнутом работать на чужом поле. Никогда. А тот, с кем можно это проделать, не имеет права считать себя мужчиной, он даже не знает, что такое власть и доблесть…