Негры отпрянули на несколько шагов от клеток со змеями. Гай взял помеченную им вчера клетку и поднял ее в вытянутой левой руке. Затем взялся правой рукой за петлю крышки.

– Бвана! – завопила Билджи. – Бвана, не делай этого. Укусит тебя, ты умрешь!

– Выбрось эти мысли из своей хорошенькой головки, малышка! – ухмыльнулся Гай. – Мы друзья с папой Дамбаллой. Со мной ничего не случится…

– Вы что – собираетесь засунуть голую руку в клетку с ямкоголовой змеей? – спросила Пруденс.

– Да, мэм, – протянул Гай. – Говорит же Библия, что вера движет горами! А я очень-очень верю в старого папу Дамбаллу. Змея не причинит мне никакого вреда.

Он смело просунул руку в клетку. Гадюка, свернувшаяся полукольцом, укусила мгновенно, вонзив задние зубы в руку Гая. Гай слышал пронзительные вопли Билджи, полные отчаяния. Пруденс же не издала ни звука. Он обернулся: она глядела на него с холодным любопытством.

– Вырвали ядовитые зубы, не правда ли? – спокойно спросила она. – Ловкий фокус!

– С вами, надеюсь, все в порядке, Пру? – улыбнулся ей Гай. – Тем не менее я был бы вам очень благодарен, если бы вы помолчали…

– Не беспокойтесь, – сказала она насмешливо. – Я горячо одобряю любые способы борьбы с колдунами.

Он засунул в клетку другую руку и раздвинул челюсти змеи. Туземцы столпились вокруг, разглядывая крошечные капельки крови на его руке.

– Бвана не умрет? – прошептала Билджи.

– Еще лет сорок, по крайней мере, – усмехнулся Гай.

Он повернулся к Мукабассе, который дрожал как осиновый лист.

– Теперь твоя очередь, великий колдун, – сказал он, передавая знахарю вторую клетку. Мукабассе хватило всего одного взгляда на нее, чтобы броситься наутек.

Флонкерри рванулся следом и в несколько прыжков почти настиг его.

– Отпусти его, Флон! – закричал Гай. – Смотри только, чтоб он не вернулся.

Флонкерри остановился и обернулся к Гаю.

– Не убивать его? – спросил он с грустью.

– Не надо. Он убежит в лес. А вечером Эсамба поймает его и погасит свет в его глазах. Он будет достаточно наказан…

Флонкерри подошел к Капапеле и улыбнулся. Он обнял ее за тонкую талию, и они ушли. Это зрелище доставило Гаю большое удовольствие. Он повернулся к Пруденс Стаунтон.

– А теперь, – сказал он сдержанно, – позвольте мне, хоть и с некоторым опозданием, пригласить вас в Фолкстон, мисс Стаунтон. Как говорят фулахи, мой дом – твой дом…

Пруденс не сразу ответила ему. Она стояла, разглядывая его с неподдельным любопытством.

– Ну как? – усмехнулся Гай. – Вы удовлетворены увиденным?

На мгновение в ее глазах появилось беспокойство.

– Простите, – сказала она. – Мне следовало бы вести себя сдержанней, мистер Фолкс. Дело в том, что я с семи лет не видела белых людей, за исключением отца.

– Ну и что вы можете сказать теперь, когда увидели?

Она холодно улыбнулся ему, сохраняя полное самообладание:

– Все суждения основаны на сравнении, не правда ли, мистер Фолкс? А у меня нет для них почвы, поэтому как я могу судить?

– Вы, Пру, – сказал Гай торжественно, – настоящий адвокат из Филадельфии. Но, клянусь всем святым, вы мне нравитесь. Проходите в дом…

– Благодарю вас. И если позволите, я осмотрю вашу руку. У меня есть опыт врачевания змеиных укусов.

Она опустилась на колени у его кресла в гостиной и разрезала рану бритвой, которую Билджи предварительно прокипятила. Потом Пруденс несколько раз сильно сдавила место разреза, так что обильно полилась кровь.

– Думаю, яда нет, – решительно сказала она, – но лучше проверить. Если есть, кровь его вымоет – и этого будет достаточно…

Она взглянула на Билджи.

– Скажи, девушка, – обратилась она к ней на суахили, – где можно взять кусок ткани для перевязки?

– Она говорит по-английски, – сказал Гай. Пруденс с интересом взглянула на Билджи. Она уже видела сегодня на пристани эту девушку из Тимбо, но до сих пор обращала на нее не больше внимания, чем на любую другую африканку. Но сейчас, заметив в глазах Билджи затаенную печаль, она сразу все поняла. Сразу и до конца.

Но что ее особенно поразило, буквально пригвоздило к полу, так это ее собственная реакция. Она знала, что сожительство белых мужчин с туземными женщинами – дело для Африки обычное, может быть, именно поэтому представители ее расы (а их в этих краях было немного) никогда не искали встречи с ней. К тому же отец так дорожил ею, так боялся, что ее чистота будет оскорблена видом факторий и рынков рабов на Невольничьем Берегу, что не брал ее в свои редкие поездки, которые предпринимались, отчасти, по крайней мере, именно с целью проповеди против этой позорной практики. Однако его усилия были бесполезны, о чем он знал заранее, но считал это своим христианским долгом.