Долго сидел Рэтник, опустив голову и разглядывая свои ладони, не чувствуя мягкого пушистого прикосновения тершегося о его ноги котенка.

Полночь. Ник Амато сидит за своим письменным столом, глубоко вдвинувшись в кресло. Яркий верхний свет заливает щербатый деревянный пол, обшарпанную мебель и выведенные золоченой краской буквы на окнах «Штаб профсоюзной ячейки № 200».

Джо Ли стоит спиной к стене, глубоко засунув руки в карманы своего черного пальто и не спуская взгляда с единственной двери.

Амато изучает лежащую перед ним рождественскую открытку. На его темном с грубыми чертами лице мелькает подобие улыбки. Ему в ответ улыбается с открытки его собственное изображение. Амато в виде Санта-Клауса, шапка рождественского деда нахлобучена на голову, подпись гласит: «Лучшие новогодние пожелания от дядюшки Ника».

— Зачем тебе понадобилось налепить мое фото? — проворчал Амато, не глядя на Джо Ли.

— Ладно, скажу Дейву, чтобы отвез обратно в фотомастерскую.

Если бы Амато не выдавал его взгляд, циничный и жестокий, он по внешнему виду мог бы легко сойти за мелкого служащего, тем более что одевался он подчеркнуто просто — серый либо коричневый дешевый костюм.

— Сколько стукнуло Клинкэннону? — его тяжелый взгляд остановился на Джо Ли.

— Видимо, около семидесяти пяти.

— В таком возрасте небезопасно разгуливать по вечерам, — раздельно выговаривая слова, произнес Амато.

— Он что, собирался прийти сегодня?

— Да, именно сегодня вечером, — глумливо хохотнул Ник.

— Чего же тут смешного? — удивился Ли. Он никогда не знал наперед, что может выкинуть его шеф.

— Клинкэннон очень обеспокоен. Он не может подождать до утра. Может быть, он хочет передать нам ячейку двести два? Кто знает.!

Джо Ли — правая рука Амато. Высокий, худой, в черном костюме. На морщинистом, с нездоровой кожей лице глубоко сидят бегающие глаза. Из-за шрама кажется, что губы его постоянно кривятся в какой-то неестественной улыбке. Она особенно ужасна, когда Ли чем-нибудь взволнован.

— Так ты хотел бы, чтобы старик дождался утра? — лениво процедил Амато. — А с какой стороны это тебя беспокоит?

— Да просто придется пропустить телепередачу. Мы с Кэй собирались посмотреть.

Ли понял, что он опять попался на удочку, и прикусил язык, но было поздно. Амато обожал дразнить его.

— Так, а что вы собирались делать, когда я позвонил тебе?

— Ужинать, шеф, если вас так интересуют подробности.

— Небось с выпивкой? И не что-нибудь, а «мартини»? Да? Ты неплохо устроился, Джо. Не сравнить с тем, как тебе было в тюрьме, а?

Ли почувствовал, как его рот опять судорожно перекосился. И он повернулся так, чтобы Амато не видел его искаженного лица.

— Зачем вспоминать тюрьму, шеф? — потухшая сигарета в его руке описала большой полукруг.

— А что, — с напускным простодушием отозвался Амато, — разве это неинтересно? Эти парни из тюрьмы рассказали мне, как ты себя там вел...

— Ладно уж, — отрезал Ли, — лучше бы они держали язык за зубами.

— А что? Ты, говорят, там молился все ночи напролет, стоя на коленях. Как в церкви. Просто смех!

— Странное у вас представление о смешном!

Глаза Джо Ли злобно сверкнули, как у зверя, попавшего в ловушку. Он не мог без ужаса вспоминать те две недели, которые он провел в тюрьме, в камере смертников. До сих пор во сне его душило кровавое марево. И он просыпался в безумном страхе — ему казалось, что ухмыляющиеся тюремщики тащат его на электрический стул.

— А чего ты переживал там? Разве не знал, что я тебя вызволю?

— Оставалось мало времени, — отозвался Ли. И шрам на его щеке опять пополз куда-то вкось.

— Ты должен был верить мне и не терять время на молитвы кому-то другому. Что там слышно с Рэтником?

— Коннорс говорил с ним. Он не собирается танцевать в паре с нами. Не поддается на уговоры.

— Этот фараон не может выполнить ни одного поручения. Плохо, когда кого-то нельзя купить, в особенности если тот лучше этого пижона Коннорса.

— У Рэтника шарики сейчас крутятся только в одном направлении. Кто убил Вентра — вот что его интересует.

— Крепкий орешек, — нахмурился Амато. — Упрям!

Заслышав шаги на лестнице, Амато предостерегающе махнул рукой. Но это был всего лишь Хэмми, ввалившийся в комнату с пьяной ухмылкой на красном лице.

— Прошу прощения, что опоздал, — обратился он к Амато, садясь в кресло, заскрипевшее под тяжестью его огромного тела.

— Ты где был? — голос Амато казался обманчиво приветливым.