Откуда-то издалека до нее донесся голос мистера Ленгхема, который спрашивал, где она. С трудом сосредоточившись, она оглянулась и, к своему удивлению, увидела, что находится неподалеку от Бэйндена, возле маленького пруда, где она не один раз видела развалины старинного маленького домика. Но сейчас домик был цел и, заглянув внутрь, Генриетта увидела высокую темноволосую девушку с мерцающими зелеными глазами, которая смотрела на нее с каким-то очень странным выражением.

Она вздохнула и услышала, как Джон спрашивает.

– Где вы, Генриетта? Что вы видите?

Из уст мисс Тревор раздался грубоватый хриплый голос.

– Я вижу Дженну. Я вижу ее как будто впервые в жизни. Я всегда считал ее некрасивой, но как я ошибался! Она прекрасна. Теперь я понимаю, что люблю ее.

– Кто вы?

– Бенджамин Мист, плотник из Мэгфилда. А она – Дженна Кэсслоу. Я хочу на ней жениться, я непременно должен на ней жениться. Она – моя половинка, мое счастье, и наконец-то я это понял.

Не веря своим глазам, Джон Лэнгхем наблюдал, как на благовоспитанном личике Генриетты Тревор появилось выражение, говорящее не только о любви и восхищении, но и о вполне плотском желании.

– Возможно ли это? – спрашивал себя доктор, в то время как Бенджамин Мист, запинаясь, устами светской девушки бормотал неуклюжие слова, предписываемые правилами деревенской вежливости.

Генриетта с первого взгляда узнала почерк на письме. Она узнала и замызганного маленького почтальона, который на сей раз явился к дверям дворца и за труды был вознагражден остатками от ужина – пирогом, паштетом и пудингом.

Уничтожив все, что ему дали, мальчишка запил еду элем и закончил трапезу яблочным тортом и сыром, после чего покинул дворец, похлопывая себя по раздувшемуся животу. Письмо же на серебряном подносе отнесли в гостиную, где Генриетта с Бейкерами играли в триктрак.

Наблюдательная Люси заметила, что мисс Тревор, которая сегодня, вернувшись после дневной прогулки, была необычно бледна, не стала вскрывать письмо, а спрятала его в карман, чтобы потом прочитать в одиночестве, из чего мисс Бейкер сделала заключение, что ее юная гостья состоит в переписке с Николасом Греем, и от души понадеялась, что речь не идет о какой-нибудь неуместной тайной страсти.

Но, несмотря на испытующие взгляды Люси, Генриетта даже намеком не дала понять, кто ее таинственный корреспондент, и когда в одиннадцать часов все разошлись по своим комнатам, мисс Бейкер пришлось по-прежнему довольствоваться только своими предположениями. Ситуация обострилась, когда на следующее утро, спустившись в залитую солнцем столовую, Люси обнаружила, что Генриетта еще не вернулась с утренней верховой прогулки.

С несвойственным ей раздражением Люси обратилась к невестке.

– Не могу понять, что это иногда находит на Генриетту. Она целыми днями где-то пропадает. Такое впечатление, что она с трудом переносит наше общество.

– А я ей завидую, – со вздохом заявила Филадельфия. – Если бы у меня не были такие больные нервы, я бы тоже гораздо больше времени проводила вне дома. Не правда ли, Джордж?

Он тряхнул головой, не отрываясь от газеты.

– Ну, конечно, моя дорогая. Непременно. Разумеется.

Разъяренная Люси воскликнула.

– Но Генриетта здесь в гостях и могла бы уделять хозяевам немного больше внимания!

– Она уделяет нам вполне достаточно внимания, – возразил только что вошедший в столовую Томас. – Вчера вечером, например, она обыграла меня в триктрак. Нельзя обвинять девушку в том, что иногда ей хочется побыть в одиночестве. Должно быть, ей чертовски тяжело целыми днями сидеть в Глинде в обществе девяти детей и вдовствующей мамаши.

– Уж, наверное, не так тяжело, – резко бросила Люси, – чем с детства быть запертой в Мэйфилде и заниматься семьей из восьми человек.

Все с изумлением взглянули на нее, за исключением Джорджа, всецело погрузившегося в газету.

– Хорошо, что отец тебя не слышит, – вдруг сказал Найзел, нарушая свое обычное молчание.

– Почему это? – Подбородок его сестры опасно вздернулся.

– Потому что ему пришлось бы напомнить тебе о твоем долге.

– К черту мой долг! – крикнула Люси, окончательно выйдя из себя.

Она вскочила и швырнула салфетку на пол.

– Я отдала вам лучшие годы жизни. Я пожертвовала всем, только чтобы увидеть, как две младшие сестры выходят замуж раньше меня, а два брата вообще не считают нужным жениться. Еще бы! Ведь это так удобно, когда вас с утра до вечера обслуживает эта «прислуга-за-вес», эта рабыня, эта грязная поденщица Люси Бейкер. Все, хватит! Довольно! Я уезжаю на весь день. Филадельфия, оставляю на тебя все хозяйство. Всего доброго!

С этими словами Люси выплыла из комнаты, не обращая внимания на ошеломленные лица своих родственников. Обеспокоенный внезапной тишиной Джордж, наконец, оторвался от газеты.

– Что случилось? – спросил он, и был совершенно потрясен, когда его рыдающая жена, запустив в него чайной ложкой, вдруг упала под стол в глубоком обмороке.

Как и думала Генриетта, Чаллис уже ждал ее. Он стоял посреди моря синих колокольчиков рядом со своей лошадью и беспокойно оглядывался по сторонам. Завидев ее, он бросился навстречу, протянув к ней руки. Они жадно поцеловались, и Чаллис усадил Генриетту рядом с собой на маленькой прогалине возле небольшого тихого пруда.