– Гос-по-ди… – выдохнула Нина, хватая за руку Сибирцева, у которого вдруг сделался такой несчастный вид, что Дебрский непременно пожалел бы его – если бы у него сейчас были силы думать о ком-то кроме себя.

«Ты мне все равно должен семьсот пятьдесят тысяч долларов, так что еще сорок в ту или другую сторону роли не играют…»

Лукавый голос Инны прозвучал в ушах настолько отчетливо, что Антон невольно повернул голову.

Инна трижды намекала ему, а он не мог понять, не мог вспомнить… Не помнит и сейчас. Но вот этой надписи на «чистом листе» поверил сразу. Потому что за нею вставал ответ на самый трудный вопрос: зачем он хотел убить Нину.

– Ну, я полагаю, теперь мы знаем ответы на многие вопросы, – словно повторяя его мысли, произнес Родион Петрович. – Например, зачем Дебрскому понадобился брак с Ниной. И почему страстно любящая его Инна на время отошла в сторону, позволила ему спать с другой женщиной. Она хорошо знала свою подругу и понимала, что та непременно привяжется к маленькой Рите. Думаю, без ее горячего участия не обошлось и удочерение Лапки. Теперь даже при самом плохом раскладе, к примеру, если бы Нина захотела разойтись с Антоном, Лапка оставалась бы ее дочерью и имела права на ее имущество. Мне трудно судить, почему не Константин Сергеевич должен был пасть первой жертвой, а Нина, его прямая наследница. Думаю, в завещании имелись какие-то особые условия.

– Имелись. То есть имеются, – кивнул Бармин. – Я мог завещать деньги кому угодно, однако вступить в права наследования должен сам. В противном случае вся сумма уходит благотворительным фондам.

– Ну, все ясно! – хлопнул в ладоши Родион Петрович. – Нина погибает, вашим прямым наследником остается Антон, как ее супруг, а после него – Лапка, которая теперь официально считается дочерью Нины. Факт удочерения, вдобавок под фамилией Нины, – очень толстый слой соломы, который подстелили Кошка и ее любовник, в перспективе – законный супруг. Если Антон по каким-то причинам выбывает из игры, например, открылась подделка свидетельства о смерти, Лапка все равно остается дочерью и наследницей Нины. Ведь даже сейчас, когда открылась правда про ваш брак с Антоном Дебрским, вы не собираетесь отрекаться от девочки, верно, Нина?

– Ни за что, – быстро ответила та. – Никогда! Она моя дочь. Тем более теперь, когда погибла ее мать…

И вдруг метнулась к Дебрскому, схватила его за локоть:

– Антон! Послушай! Я знаю, я всегда знала, что ты меня не любил. Я тебя, наверное, тоже, ты уж извини… Но я очень люблю Лапку. Давай договоримся! Я не стану затевать дела, вы с Инной можете делать что хотите. Теперь ты совершенно свободен и можешь жениться на ней. Только дай мне слово, что вы не будете больше добиваться моей смерти. А главное – что Лапка останется со мной. Да нет, ты погоди, ты не говори нет! Я же это не просто так, не даром предлагаю, мы вам заплатим, когда у нас будут деньги, правда, дед? Правда же? – Она умоляюще уставилась на Бармина.

– Ну, вообще-то мы делим шкуру неубитого медведя, – растерянно проронил Константин Сергеевич. – А впрочем, конечно, заплатим!

Дебрский ошеломленно переводил глаза с Нины на старика. Лица он видел и видел, как шевелятся их губы, однако слова доходили как сквозь вату.

«Что они говорят? О чем это они?»

– Секундочку! – воскликнул Родион Петрович. – Секундочку! Мне кажется, вы спешите распорядиться этой суммой, не посоветовавшись со всеми сторонами.

– То есть? – вскинул брови Бармин. – А с кем нам советоваться? С «Майером, Сименсом и Компанией»? Но при чем тут они?

– Не знаю, – пожал плечами Родион Петрович. – По-моему, ни при чем. Я вовсе не их имел в виду.

– А кого?

– Себя, разумеется, – сверкнул «адвокат» такой широченной улыбкой, что Дебрский увидел: только передние зубы у него – фарфоровые, а задние и клыки – железные. – Себя!

Повисло изумленное молчание, и вдруг Сибирцев тихонько засмеялся. Родион Петрович метнул на него волчий взгляд, однако врач продолжал покатываться со смеху.

– Ну наконец-то! – с трудом выговорил он. – Ну слава богу! Вот теперь и правда все стало на свои места!

– Ты о чем? – опасно прищурился Родион Петрович.

– Да о вас же! – утер выступившие на глазах слезы Сибирцев. – Я-то никак не мог понять, ну откуда такой всеподавляющий альтруизм вдруг прорезался у Родика Печерского? Просто-таки сердце у вас рвалось от скорби по Ритуле, от жалости к Нине и сочувствия ко мне, идиоту! Я уж, грешным делом, и впрямь поверил, что правду говорят про живущих «с понятием», якобы они создали альтернативу нашему государству всеобщей демократической несправедливости. А оказывается, и у вас под всякой надстройкой имеет место быть твердый базис. Меня вы тоже каким-то образом собирались к этому делу пришить, не так ли? Помните, говорили, что имеете на меня какие-то виды? Ну, теперь все ясно! Чур, на всех, так, Родион Петрович?

– Моя доля – половина, – ощерился в улыбке Родик. – Ты прав, Николай, я живу по понятиям, потому уйдете вы отсюда живые и здоровые. А такое счастье, как жизнь, оно дорого стоит. Вот вы мне за нее и заплатите. И давайте без глупостей. Городишко наш маленький, а я в нем – не последний авторитет. Тут уж такой бумеранг начнется, что не то что синяки и шишки – кровавые раны считать устанете! Так что давайте лучше поладим полюбовно и разойдемся до лучших времен.

– Н-да, – процедил сквозь зубы Константин Сергеевич. – Вышеназванная шкура неубитого медведя теперь напоминает шагреневую кожу, которая неудержимо уменьшается в размерах.