Владимир Иванович нарочно уронил носовой платок и полез за ним под стол. Там, в темноте, он нашел толстые, родные ноги бывшей жены, которые ни с чьими другими не мог перепутать, и начал очень обстоятельно поглаживать сначала ее левое колено, потом правое. Зинаида Матвеевна, ощутив ни с чем не сравнимое блаженство, принялась подпрыгивать на стуле и хохотать от неожиданно привалившего счастья и щекотки:

– Ой! Хи, хи! Хи, хи, хи! Ой!

– Какой красивый ребенок! Какая девочка хорошенькая! – крикнула Калерина, подумав, что Зинаида Матвеевна таким образом заигрывает с малышкой. – Аришечка, Аришечка! Пойдешь на ручки к тете Гале?

– Вы что, не видите, спит робенок?! Ой! Хи, хи! Ха, ха! – Зинаиде Матвеевне снова стало щекотно, она подпрыгнула, и на весь зал, заглушая голоса присутствующих, раздался истошный крик Арины. – Ну вот! Взяла и разбудила! Спала спокойно девочка! Так нет, надо было влезть! Аврора! Я пошла домой! Аришенька капризничает! – прогремела Зинаида Матвеевна, пытаясь перекричать внучку. – Товарищи! До свидания! Желаю вам всем приятно отдохнуть!

– Зинаид! Ты куда?

– Куда это ты, Зин? – недоумевали гости.

– Время-то полдевятого! Ариночке спать уж пора, домой поеду! – сказала она и с сожалением встала из-за стола, метнув полный ярости и негодования взгляд на свою соперницу – ангела и замечательную женщину.

Гаврилов моментально вылез с лицом вареного рака и метнулся за бывшей женой вон из зала, бросив своей настоящей супруге:

– Галюнчик, я щас! Я только внучку провожу и приду!

– Иди, иди, Гаврилов, – равнодушно молвила та.

– Чудо, а не женщина! – восторженно воскликнул Владимир Иванович.

– Вот и сиди со своим чудом в перьях! Нечего нас с Аришенькой провожать! – прошипела Зинаида Матвеевна и крикнула дочери: – Аврора! Застегни последнюю пуговицу!

– Что? – удивилась та.

– То! Последнюю пуговицу, говорю, на кофте застегни!

– Ой! Тетя Зиночка, я с вами! Мне еще сегодня нужно эскиз закончить! – увязалась за Гавриловой сирота, художница-плакатистка Милочка.

Пока она получала одежду в гардеробе, Владимир Иванович с жаром шептал бывшей жене:

– Зинульчик! Если б ты знала, каменная женщина, как я по тебе томлюсь и скучаю! Может, встретимся, как в старые добрые времена?

– Паскудник ты, Гаврилов! – фыркнула та в ответ и чуть было не заплакала.

– Зинульчик! Ты ведь мне ночами снишься и снишься! Снишься и снишься! То так ножку выставишь, то эдак! Соблазнить все меня пытаешься!

– Иди к своей умалишенной! Она ж у тебя ангел! – ревниво взвизгнула Зинаида.

– А ты зачем в мои сны приходишь, чертовка? Я потом сам не свой хожу! Всю жизнь ты мне, Зинка, искалечила, истерзала ты меня всего! Всю душу мою чистую растоптала, исхаркала! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. – Он с горечью постучал по стене, выкрашенной в неопределенный цвет – то ли жухлых осенних листьев, то ли набухших, едва лопнувших весенних почек. – А что Галюнчик! Галюнчик – больной человек, кефир перед сном пьет. Каждый день. Сахара набузует и буль, буль, буль. Утром проснется, а живот еще больше! Что Галюнчик – она ж как ребенок! Вон как Аришка! У-тю-тю! Что ж ты так орешь-то, засранка?! – И он с большой нежностью посмотрел на внучку.

– Сам ты, Гаврилов, засранец! И нечего мне тут робенка обижать! Нечего девочку трогать! – рассердилась Зинаида Матвеевна, как вдруг ощутила у себя под юбкой пятерню бывшего мужа. – Дурак ты, Володь! – с сожалением проговорила она и принялась укутывать Арину.

Владимир Иванович в тот момент буквально разрывался на части – там, в зале, его ждало море спиртного и закусок, тут... Он мог бы навязаться проводить Зину с внучкой до дома и в конечном итоге вкусить почти забытую сладость удовольствия с бывшей женой. «Что делать? Что делать? Уйти или остаться?» – терзался Гаврилов.

– Пошли, Миленок! Ты сейчас до метро? – И Зинаида Матвеевна, посадив орущую во все горло Арину в коляску, поторопилась покинуть ресторан «Ромашка».

Гаврилову ничего иного не оставалось, как вернуться в зал и продолжить банкет.

Ах! Что же творилось в душе пятидесятипятилетней женщины, когда холодный, жгучий ветер обдал ее разгоряченное лицо! Счастье! Она снова умудрилась поймать за хвост это ускользающее, неуловимое, такое зыбкое и переменчивое счастье! Снова перед ней блеснула надежда, пепел которой догорал в ее душе – будто зимний северный ветер, влетев Зинаиде Матвеевне в рот, разжег, распалил последние его тлеющие искорки. И опять полыхнул с новой силой огонь любви в ее сердце к бывшему супругу – психопату, холерику, скандалисту и непроходимому бабнику. И замаячили в сознании Гавриловой приятные ожидания – сладостные до того, что голова кружилась, язык немел. Стало быть, наслаждению, испытываемому ею в любовных утехах с Гавриловым после развода вплоть до его бракосочетания с умалишенной, все же суждено повториться! Значит, есть ради чего ходить по этой бренной земле, воспитывать Арину, питаться, одеваться, жить, наконец!

Именно в таком – превосходном, несколько возбужденном и окрыленном – состоянии духа Зинаида Матвеевна пришла с внучкой к себе домой.

В ресторане же «Ромашка» происходило следующее.

Подали горячее. На полукруглую сцену выскочил солист, а за ним четверо музыкантов в васильковых костюмах. Народ, что сидел вдоль стен и по углам зала, вскочил как по команде и принялся старательно танцевать.

Иван Матвеевич стал невпопад подпевать ансамблю – они исполняли «Как прекрасен этот мир», он свою любимую «Дрались по-геройски, по-русски». Удивительно, но ему удавалось иногда и перекричать музыкантов.