– Я и так расстроилась. Сначала Лондон, теперь это.

Улыбка Джейн померкла. По мне, это дурной знак.

– Мам, расслабься. Ну же, улыбнись!

– А что думает об этом отец?

– Он не против.

– А разве снимать квартиру не дороже, чем жить в общежитии?

– Немного дороже. Но папа не возражает. Кстати, семья Мариссы – тоже. Мы потянем ренту, честно! Мам, очнись! Где ты витаешь? В облаках, что ли?

– Извини. Я просто… разочарована.

– О, только не надо порождать во мне чувство вины, мам! Это нечестно!

– Но для меня так тяжело…

– Слушай, мам, я уже не маленькая девочка. Я выросла, если ты не заметила.

– Миа, детка, для меня ты всегда будешь маленькой девочкой.

Я вздохнул. А что я мог сделать?

Миа зевнула.

– Прости. – Она прикрыла рот. – Неожиданно ужасно захотелось спать.

– Ну, еще бы! Уже три часа ночи, а у тебя еще организм не перестроился после перелета. Иди-ка в постель.

В какую, интересно, постель? Неужели эта приятная, но совершенно чужая мне девица будет спать со мной на одной кровати? Не слишком ли это?

– Да, меня плющит от усталости.

– Чего?

– Ну, британские ребята так говорят, если хотят спать.

– Вот оно что…

Я был почти счастлив, когда Миа устроилась на диване.

– Спокойной ночи, – сказала Джейн, укрывая свою взрослую дочь одеялом. – Я говорила тебе, что люблю тебя сильнее всех на свете?

У меня обмякли и упали уши. А как же я? Меня пора сдавать в утиль?

На другое утро обе мои сожительницы завтракали на кухне. Они смеялись и уминали бутерброды. Меня не замечали, словно я вообще не существовал.

– Майлс, чего тебе? – спросила Джейн, когда я, устав свистеть, «случайно» отдавил ей ногу.

Мне хотелось знать, почему мне не уделяют внимания.

Джейн несколько секунд смотрела на меня, а затем вернулась к прерванному разговору.

Я опять засвистел и опять наступил ей на ногу.

– Эй, не будь занудой.

Я посидел еще немного у ног Джейн, сообразил наконец, что все мои надежды тщетны, и решил найти себе занятие поинтереснее.

– О Боже! Что это он делает? – воскликнула Миа.

Я не обратил на нее внимания.

– Он… ну… это…

– Но это же гадко! Почему ты разрешаешь?

– А как я должна ему запретить? Сказав: «Прекрати мастурбировать, или ослепнешь, а ладони твои станут волосатыми»? – Джейн рассмеялась. – Он и так весь покрыт шерстью, Миа.

Девушка закатила глаза.

– Это ужасно, мама. А ты извращенка, раз допускаешь такое.

Я продолжал облизывать свою штуку, которая росла на глазах.

– Боже, какой у него здоровенный! А это нормально? Может, это какое-то отклонение?

Джейн расхохоталась.

– Рада, что повеселила тебя, мама.

– Ты бы видела свое лицо, детка. – И она снова захохотала.

– Очень смешно! Я возвращаюсь домой из чопорной Европы и застаю свою извращенку мать в компании извращенного пса! Вы заслуживаете друг друга.

И тут Миа сама принялась хохотать, да так, что слезы полились из глаз. Я не люблю становиться поводом для насмешек, так что моя штука сразу сжалась и стала жалкой. Засмущавшись, я вышел из кухни.

В гостиной всюду были вещи Мии. Они были разбросаны на диване, лежали на кресле и даже на полу. Я пришел к выводу, что в отличие от матери Миа не любила пользоваться шкафами и полками.

Мой нос учуял запах женских трусов. Обиженный на весь мир, я последовал зову предков и моего сердца.

Видимо, мое долгое отсутствие взволновало Джейн.

– Майлс! – позвала она из кухни. – Ты что, обиделся?

Я затравленно посмотрел на кучку жеваных тряпочек передо мной.

– Где ты?

Я немедленно слинял с места преступления в спальню.

– Да где же ты? Иди сюда.

С тоской на морде я поплелся в кухню. Женщины еще не обнаружили моих проделок, поэтому я принял самый милый вид на свете.

– Чем занимался в гостиной?

Ничем. Ничем-ничем-ничем!

– Почему у тебя такой взгляд? Ты делал что-то плохое?

Кто? Я?

– Мистер Майлс, что-то у вас больно виноватая морда.

– Ой, ладно тебе, мам, обычная морда. Ты преувеличиваешь.

О, хозяйка знала меня куда лучше, чем ее дочь.

– Поверь мне, он что-то натворил. Этот пес любит делать маленькие гадости хозяевам. К примеру, жевать хозяйские…

– Туфли?! – взвизгнула Миа. – Папа купил мне босоножки от Джимми Чу! Боже, только не мои босоножки!