– У нас нет причин держать его под стражей.

– Как это нет? – закричала я. – Он бьет жену, он бил Астрид Маккензи, и вы нашли его отпечатки на канистре с керосином у меня в сарае. Почему вы его не арестовали?

– Мы знаем, почему он солгал о том, что был у вас дома. По той же причине, что и вы. Он хочет скрыть свою измену. А еще мы знаем, зачем он приходил к вам в сад. Но мы его отпустили.

– Почему? – Я едва могла в это поверить.

– Потому что он – не тот человек. У него железное алиби. Он принес керосин тридцать первого декабря. Вот почему на канистре остались его отпечатки. Но задолго до того, как начался пожар, он ушел – это подтвердили очевидцы. Кроме того, кое-кто был с ним до самого утра.

Мне это не понравилось. Я вспомнила жалобу Бьянки: «Молодая леди делает беспорядок».

– Хорошо, он не устраивал пожар. Но он имеет к нему отношение.

– Не обязательно. Мы не нашли доказательств, что он был в доме Астрид Маккензи.

– А как насчет других отпечатков, которые вы нашли на канистре с керосином? И следов, которые, по-вашему, принадлежат ребенку?

Он кивнул.

– Чьи они, как вы думаете?

– Мы не знаем. Мы поговорили с Кевином О'Мэлли, это не он. Когда начался пожар, его не было в саду. Он сидел дома, болтал с друзьями по Интернету. Время на электронных письмах это подтверждает.

– Знаете, а эти отпечатки могли принадлежать Анжеле.

Он явно заинтересовался:

– Почему вы это говорите?

– Ну, вы сказали, что они маленькие, а Анжела миниатюрная. Может, это она зачем-то хранила канистру с керосином в сарае.

– Вы хотите сказать, что Анжела О'Лири подожгла летний домик, в котором жила? И какой у нее мотив, как вы думаете? Очень хотелось бы узнать. – Макс подыгрывал мне, откровенно забавляясь тем, как я изображала сыщика.

– Нет, конечно, я так не думаю. Я сама не знаю, что говорю. Мысль, что Анжела устроила пожар, – безумие, но, с другой стороны, с какой стати это делать ребенку?

– В наши дни много детективов-любителей, но буду с вами откровенен, Ли. Я и не предполагал, что вы окажетесь одним из них.

– Просто я так надеялась, что у вас достаточно улик, чтобы посадить Базза. Вы понимаете, в какой я жуткой ситуации? – Меня понесло. Я давно мечтала поговорить с кем-то о Баззе, но и представить не могла, что этим кем-то окажется Макс Остин. – Я была такой дурой. Надо же, я позволила ему соблазнить меня, но это совершенно на меня не похоже, вы должны мне поверить. Это случилось неожиданно, как гром среди ясного неба. Я шла на собеседование по работе. У меня и в мыслях не было, что я встречу там мужчину, который так меня увлечет. Я не знала, что он – муж Сельмы.

Макс Остин поднялся и стал смотреть в окно. Я не видела его лица и не знала, интересует его хоть немного то, что я говорю.

– Еще он бьет Сельму, – продолжала я. – Он избивает ее. Об этом-то и будет книга. Это не автобиография, Сельма хочет написать книгу для таких жертв насилия в семье, как она. Хочет поделиться опытом, использовать свою популярность, чтобы предложить поддержку. Но после всего, что он сделал, она говорит, что по-прежнему его любит, и я ей верю. В нем что-то есть – я пыталась разобраться, что делает его таким притягательным. Отчего, по-вашему, он стал таким?

Внезапно Макс Остин обернулся.

– Простите меня, но вы несете чепуху, – взорвался он. – Вы просите понять ваш очередной страстный романчик. Скоро вы начнете разглагольствовать о душераздирающей либеральной ерунде. Мол, с беднягой Баззом Кемпински, наверное, жестоко обращались в детстве, так что с него взятки гладки. Вы хоть представляете, как вам повезло?

– Повезло? – не поняла я.

– Да, повезло. Вы унесли ноги от этого парня. Вы не привязаны к нему, как Сельма Уокер или Астрид Маккензи или другие бесчисленные жертвы. Когда несколько лет назад нас вызвали в дом Астрид Маккензи, из нее сделали котлету. Кожа на щеке лопнула, а месиво под глазом походило на кровавый апельсин, перезрелый фрукт. Фарш. Ходят слухи, что незадолго до гибели она опять виделась с ним, а на следующий день появилась на рынке с фонарем под глазом. Похоже, она так и не усвоила урок.

– Мой агент говорила, что она…

– Да, да. Мы с ней беседовали, – сказал он, и я тут же занервничала. К этому времени мне уже следовало сообразить, что он поговорил с каждым, кто имеет малейшее отношение к делу. Интересно, много ли ему известно о моей жизни? Обычно я сижу дома, как отшельник, и не привыкла находиться под микроскопом. И мне это совсем не нравилось.

– Вы пытаетесь внушить мне, что он не так уж плох, – продолжал Макс. – Я не куплю это, даже бесплатно. Базз Кемпински – опасный человек, и я был бы счастлив повесить этот пожар на него и посадить за решетку раз и навсегда. Но я не могу. Я, черт возьми, не могу.

Он снова сел и, наклонившись вперед, похлопал меня по колену.

– То, что я не могу арестовать Базза Кемпински, огорчает меня больше всего остального. Что касается предположения, будто Анжела О'Лири каким-то образом замешана, – в этом вся ирония.

– Почему? – Теперь я его уже боялась. Он правильно сделал, что заставил меня чувствовать себя глупо, но зачем уничтожать меня полностью?

– Вы не спросили, кто его алиби.

– Не может быть!

– Может. Тридцать первого декабря у них было свидание. Анжела сказала, что ужасно мерзнет в летнем домике. Она позвонила ему и попросила принести керосин для обогревателя. У нее кончился. Он приходит, они наполняют обогреватель, оставляют канистру в сарае. Потом отправляются вместе праздновать Новый год – всю ночь. Время совпадает с показаниями свидетелей. К тому же их запечатлела камера кабельного телевидения, когда они поворачивали на Лэдброук-гроув с Бленхейм-кресчент за полчаса до того, как Кевин О'Мэлли увидел Фреда. Анжела О'Лири – его алиби. Весь Новый год они сношались, как кролики.