В деревне я повела Ники в чайную, куда иногда заглядываю. Деревушка небольшая – всего несколько гостиниц и магазинчиков; чайная расположена в угловом доме, над булочной. В тот день мы с Ники сели за стол у окна и именно оттуда наблюдали за девочкой, которая играла внизу, в парке. Мы видели, как она взобралась на качели и окликнула двух женщин, сидевших поблизости на скамейке. Это была веселая маленькая девочка, одетая в зеленое пальто и высокие сапожки.

– Быть может, ты скоро выйдешь замуж и у тебя будут дети, – сказала я. – Я скучаю без малышей.

– По мне, так на свете ничего хуже быть не может, – ответила Ники.

– Это, наверное, потому, что ты еще молода.

– Молода я или нет – какая разница? Мне совсем не хочется, чтобы вокруг меня пищали карапузы.

– Не расстраивайся, Ники, – засмеялась я. – С материнством я тебя не тороплю. Просто мне вдруг захотелось стать бабушкой, вот и все. Подумала, может, ты сделаешь мне одолжение, но это не к спеху.

Девочка, стоя на сиденье качелей, с силой натягивала цепи, но раскачать качели как следует ей не удавалось. Она, однако, улыбалась и снова позвала женщин.

– У моей подруги только что родился ребенок, – сказала Ники. – Она очень довольна. Не понимаю чем. Орет как резаный.

– Но она же счастлива. Сколько лет твоей подруге?

– Девятнадцать.

– Девятнадцать? Она даже младше тебя. Замужем?

– Нет. А какая разница?

– Но тогда вряд ли она чувствует себя счастливой.

– Почему бы нет? Только оттого, что не замужем?

– Вот-вот. И еще оттого, что ей только девятнадцать лет. Не верю, что она счастлива.

– А будь она замужем, обстояло бы иначе? Она хотела ребенка, родила его по плану и все такое.

– Это она тебе сказала?

– Но, мама, я ее хорошо знаю, она моя подруга. Я знаю, что она хотела родить.

Женщины поднялись со скамейки. Одна из них окликнула девочку. Девочка спрыгнула с качелей и побежала к женщинам.

– А что отец? – поинтересовалась я.

– Он тоже счастлив. Помню, когда они только узнали о беременности, мы все отправились это праздновать.

– Люди всегда делают вид, будто они в восторге. Как в том фильме, который мы вчера вечером видели по телевизору.

– В каком фильме?

– Да ты, наверное, его не смотрела. Читала свой журнал.

– А, тот. Ужасный фильм.

– Конечно ужасный. Но там это и показано. Уверена, никто не воспринимает новость о беременности, как это делают в таких фильмах.

– По правде говоря, мама, не понимаю, как ты можешь сидеть и смотреть такую дрянь. Раньше у тебя этой привычки не было. Помню, ты мне всегда выговаривала, что я слишком много смотрю телевизор.

Я рассмеялась:

– Видишь, Ники, как наши роли меняются! Не сомневаюсь, ты мне только блага желаешь. Следи, чтобы я не растрачивала время попусту.

Когда мы возвращались из чайной, небо зловеще потемнело, дождь зарядил чаще. Минуя небольшую железнодорожную станцию, мы услышали позади себя голос:

– Миссис Шерингем! Миссис Шерингем!

Обернувшись, я увидела на дороге спешившую за нами маленькую женщину в пальто.

– Я так и думала, что это вы. Как вы поживаете? – Она весело мне улыбнулась.

– Здравствуйте, миссис Уотерс, – сказала я. – Рада вас видеть.

– Все, похоже, опять разладилось, правда? Ой, Кэйко, здравствуй, – она тронула Ники за рукав, – я тебя и не узнала.

– Нет, – поспешно вставила я, – это Ники.

– Ники, конечно же. Господи, да ты совсем взрослая, милочка. Вот я и запуталась. Ты же совсем взрослая.

– Здравствуйте, миссис Уотерс, – ответила Ники, оправившись от смущения.

Миссис Уотерс живет неподалеку от меня. Теперь я вижусь с ней лишь изредка, но в недавнем прошлом она давала уроки игры на пианино обеим моим дочерям. Несколько лет она обучала Кэйко, а потом Ники год или два, пока та была ребенком. Я довольно скоро увидела весьма ограниченные возможности миссис Уотерс как пианистки, и меня часто раздражало ее отношение к музыке в целом: к примеру, о произведениях Шопена и Чайковского она отзывалась одинаково – «очаровательные мелодии». Однако сердце у нее было любящее – и у меня так и не хватило духу ее заменить.

– И чем ты теперь занимаешься, милочка? – спросила она у Ники.

– Я? О, я живу в Лондоне.

– Вот как? А что там поделываешь? Учишься?

– Ничего особенного. Просто живу там.

– А, понятно. Но тебе там хорошо, правда? Это главное, разве нет?

– Да, мне там вполне хорошо.

– Вот-вот, это самое главное, так ведь? А что у Кэйко? – Миссис Уотерс повернулась ко мне. – Как сейчас дела у Кэйко?

– У Кэйко? Она перебралась в Манчестер.