– Коммунизм в стране явно набирает силу, – сказал муж.

– В журнале напечатался Сигэо Мацуда. Представьте мое удивление, когда в его статье я увидел свое имя. Не думал, что пользуюсь сейчас таким вниманием.

– Уверена, что отца в Нагасаки до сих пор хорошо помнят, – вставила я.

– Это было нечто из ряда вон. Сигэо Мацуда писал обо мне и о докторе Эндо, о нашем уходе на пенсию. Если я правильно его понял, он намекал, что педагогика от нашего ухода выиграла. По сути, он зашел настолько далеко, что высказал мнение, будто нас следовало уволить еще в конце войны. Это просто из рук вон.

– Ты уверен, что это тот самый Сигэо Мацуда? – спросил Дзиро.

– Тот самый. Из средней школы в Курияме. Очень странно. Помню, как он часто приходил к нам в дом поиграть с тобой. Твоя мать вечно ему потакала. Я спросил библиотекаря, нельзя ли купить экземпляр; она сказала, что закажет для меня один. Я тебе покажу.

– Это походит на вероломство, – сказала я.

– Я был крайне удивлен, – повернувшись ко мне, отозвался Огата-сан. – Ведь именно я представил его директору школы в Курияме.

Дзиро допил чай и вытер губы салфеткой.

– Весьма прискорбно. Но, как я уже сказал, с Сигэо мы давно не виделись. Прости, отец, но я должен бежать, или опоздаю.

– Ну да, конечно. Удачного дня!

Дзиро шагнул вниз к выходу и начал надевать башмаки. Я обратилась к Огате-сан:

– Всякий достигнувший вашего положения, отец, должен быть готов к критике. Это естественно.

– Разумеется, – рассмеялся он. – Не бери это в голову, Эцуко. Я было и думать об этом забыл. А вспомнил только потому, что Дзиро собрался на встречу выпускников. Интересно, читал ли эту статью Эндо.

– Надеюсь, ты хорошо проведешь день, отец, – громко сказал Дзиро от двери. – Если сумею, постараюсь вернуться пораньше.

– Чепуха, не стоит волноваться. Твоя работа важнее.

Немного позже Огата-сан вышел из своей комнаты в пиджаке, с галстуком.

– Вы куда-то собрались, отец? – спросила я.

– Подумал, что неплохо бы нанести визит доктору Эндо.

– Доктору Эндо?

– Да, надо бы его навестить – взглянуть, как он там.

– Но вы же не уйдете до обеда?

– Лучше бы поторопиться. – Он посмотрел на часы. – Эндо теперь живет за городской чертой. Мне нужно будет сесть на поезд.

– Что ж, возьмите еду с собой. Я мигом ее упакую.

– Спасибо, Эцуко. Минуту-другую я подожду. По правде говоря, я и надеялся, что ты мне это предложишь.

– Вам стоило только сказать. – Я поднялась с места. – Намеки, отец, не всегда действуют.

– Но я знал, что ты догадаешься с полуслова, Эцуко. Я на тебя полагаюсь.

Я шагнула вниз на кухню, надела сандалии и ступила на кафельный пол. Скоро перегородка раздвинулась, и в проеме появился Огата-сан. Усевшись на пороге, он стал наблюдать за моими хлопотами.

– Что это ты мне готовишь?

– Ничего особенного. Вчерашние остатки. Лучшего и не заслуживаете, раз сообщили в последний момент.

– И все-таки ты ухитришься соорудить такое, что пальчики оближешь, не сомневаюсь. Что это ты делаешь с яйцом? Уж это наверняка не вчерашний остаток?

– Хочу добавить омлет. Вам повезло, отец, я сегодня добрая.

– Омлет. Ты должна меня научить, как его готовят. Это трудно?

– Трудней некуда. Где уж вам учиться на вашем этапе!

– Но я все на лету схватываю. И что, по-твоему, значит – «на вашем этапе»? Я еще не настолько стар – и могу многому научиться.

– Вы всерьез собираетесь стать поваром, отец?

– Ничего смешного в этом нет. Я давно высоко ставлю кулинарию. Это настоящее искусство, я в этом убежден – столь же благородное, как живопись или поэзия. Его недостаточно ценят просто потому, что результат исчезает слишком быстро.

– Не бросайте живопись, отец. Ваши успехи в ней куда больше.

– Живопись. – Огата-сан вздохнул. – Прежнего удовлетворения она мне не приносит. Нет, думаю, мне следует научиться готовить омлеты, как готовишь их ты, Эцуко. Ты должна мне показать до того, как я вернусь в Фукуоку.

– Вы не будете считать это таким уж искусством, когда это освоите. Женщинам, пожалуй, лучше держать такие вещи в секрете.

Огата-сан рассмеялся, словно сам над собой, и продолжал за мной наблюдать.