Минут через десять появился Миша. Он сорвал с меня одеяло и приказал: - Пошли в ресторан!

Я покорно поплёлся за ним. Мы сосчитали последние деньги (я припрятал-таки заначку, что-то рублей пять) и отдали их официантке:

– На все!
– гордо сказал Миша, и тихо добавил, - что подешевле и покрепче!

Как мы добрались до номера, я уже не помню. Проснулся я от того, что Миша 'на всю катушку' врубил радио-репродуктор. Я чуть не задушил его тогда - ещё восьми утра не было, голова раскалывалась. Всю ночь я убегал от беспалой и к тому же беременной бабы, а она догоняла меня и кусала золотыми зубами:

– Пошли выставлять бизнесмена!
– заявил Миша-'первый' поправляться-то надо, а деньги - все!

Мы ткнулись в номер, который назвал наш богатый друг. Но он был занят другими. Чёрная 'Волга' стояла во дворе:

– Здесь гад, не уйдёт!
– проворчал Миша, и мы пошли к администратору.

– Мы ищем своего друга, - скромно заявил Миша, - вот его 'Волга' стоит во дворе!

– 'Волга' это директорская, - отвечала строгая администраторша, - а друг ваш, с которым вы вчера пьянствовали и безобразничали, сбежал вчера вечером, украв чужую одежду и деньги. Он жил на четвёртом этаже в общежитии.

Мы остались практически без денег. Правда, я за номер заплатил до конца пребывания и билет у меня был бесплатный. Но перспектива голодной жизни, хотя бы и дня на два-три, меня не радовала. Сосед Миша позвонил в Москву и попросил выслать ему телеграфом денег. Я же решил денька два 'перекантоваться' так.

Мы с Мишей стали часто принимать горячие ванны и пить много воды из-под крана - так, он уверял, переносить голод легче.

Побывал я и на заводе. Мы с Ревзиным вместе составили отзыв, и он отдал его печатать. Подписать должен был его он сам, а утвердить - директор. Поэтому Ревзин посоветовал мне уезжать домой не раньше послезавтра. Я закомпостировал свой бесплатный билет на среду, за плацкартное место с меня никакой платы не взяли.

На третий день голодовки я уже шатался, как привидение. Мы кляли жулика-бизнесмена всеми словами, которые знали, и теми, что выдумывали экспромтом. Миша клял ещё сутенёра Свердлова, а я - наглую золотозубую бабу, которая к тому же от меня, то есть от Наума, была, по её словам, беременна. И жалел, что Миша со Свердловым так скоротечно разругались. Если бы поторговались ещё с полчасика, я бы с Олесей успел управиться:

Я прибыл на Могилёвский вокзал задолго до отхода поезда. Слонялся туда-сюда, но в отличие от того слона, от которого произошло слово 'слоняться', еды за это не получал. Известно, что слон, которого подарили царю Алексею Михайловичу, был отпущен на подножный корм, и целыми днями он 'слонялся' по Москве, получая за это от горожан еду и даже брагу, которую слоны любят и охотно пьют.

Сытые, мы на многое не обращаем внимание. Я с негодованием наблюдал, как некая неряшливого вида дама обдирала шкурку с сардельки прежде, чем съесть её. Так половину фарша она выбросила вместе с этой шкуркой. Я чуть не подобрал и не доел эти шкурки, народу только было вокруг много!

И вдруг - радостный возглас:

– Наум, ты здесь?
– улыбающаяся во весь рот толстая женщина с воротником из чернобурой лисицы и, опять же, золотой челюстью, протягивала ко мне ладони, усеянные разнокалиберными кольцами.

– Нет, меня здесь нет, и вообще - я не Наум, а Махмут, оставьте только меня в покое!
– завопил я и рванул на перрон.

Позже, уже в наши дни, я в поезде 'Москва-Варшава' встретил женщину моих лет из Витебска. Название города пробудило у меня воспоминания о Науме, с которым меня постоянно путали в Могилёве. Женщина подтвердила, что давным-давно, лет сорок тому назад, действительно в Витебске 'блистал' вор в законе или 'авторитет' Наум. Она даже разок видела его.

Кроме того, что он был достаточно дерзким человеком, он слыл любимцем женщин. Вся Белоруссия трепетала от его имени, а женщины восхищались им. Лет пятнадцать назад Наума, по словам моей попутчицы, убили.

– Действительно, он чем-то был похож на вас, правда, я плохо представляю, каким вы были лет тридцать-сорок назад, - призналась мне попутчица.

Доехал я до Москвы без приключений, за исключением того, что от чая и постели отказался. Проводник ворчал и не разрешал пользоваться матрацем. Но настала ночь, я всё равно постелил матрац и лёг на него одетым. А утром пораньше, снова скатал его и поставил рядом. Израсходовать заветную пятёрку я боялся - вдруг на штраф понадобится, или мало на что ещё:

Билеты на метро и на электрички у меня тоже были бесплатные (хорошо, всё-таки, быть железнодорожником!), и я без расходов доехал до станции Институт пути.

Выбегаю из трёхвагонки, бегу домой, и вдруг на площади, где раньше стоял Сталин и любили лежать лоси, вижу важного Зайцева, медленно шествующего на работу.

– Фёдор Иванович!
– кричу я, - дай в долг десятку, страсть как есть хочется!
– и тут же коротко поведал ему историю моих могилёвских злоключений.

Фёдор поразмыслил с минутку, а затем коротко сказав мне: 'Жди тут!', зашёл в институт. Через пять минут он весело вышел обратно.
– Сообщил, что еду в местную командировку, - и добавил, - скорее, ко мне домой!