— А вот тут, дорогая Галина Николаевна, позвольте вам не поверить. Про такое событие трудно молчать.

— Это не ваше дело, повторяю, о чем мы разговаривали.

— Значит, ничего не знаете? Пожалуйста, не обижайтесь на меня, — голос директора стал мягче. — Но я просто в шоке. Да еще куда-то частный детектив подевался. Ну нет ее, и все. Как бы чего не случилось с ней. Галя, мне больше не к кому обратиться. Этот разговор останется между нами. Может, Никита хоть что-то говорил. Я боюсь…

Тут послышались шаги, а потом тихий звон. Никак Тимохин решил выпить. Вот уж не подумала бы, что такой серьезный и солидный человек постоянно снимает стресс таким вот примитивным образом.

— Александр Андреевич, мне больше нечего вам сказать, — голос секретарши вроде бы тоже стал мягче, но был в нем еле уловимый неприятный оттенок. — Мы и не встречались с Никитой в последнее время.

— Ну извините.

— Я могу идти?

— Да.

В ушах тишина. Только шорохи и шаги. Потом вдруг неожиданно зазвучал голос Галины Николаевны.

— Оля, ты? — говорила она по телефону. — Привет. Давай сегодня встретимся, а? Я устала и хочу поболтать. Ага. Хорошо. В восемь в «Колобке». Пока.

Я сняла наушники и задумалась. Так-так, не похоже, чтобы это грязное дело, я имею в виду двойное убийство, сделал Тимохин. Он сам, кажется, в полных непонятках. Да и Галя эта вареная какая-то. Что от нее можно ожидать? С подружками встречается. Оно и понятно, любовника убили. Да. Вот еще причина, по которой она не может быть замешана в смертях. Если Селезнев был ее любовником, то зачем ей было его убивать?

Но тогда про какую женщину говорили мне кости? Наверное, пока не стоит делать скоропалительных выводов.

Я закурила. Вот бы сейчас в гости к Гольдфельду наведаться… Только неизвестно, будет ли он со мной разговаривать. Но попытка не пытка. Попробую все же.

И я поехала к Марку Гиршевичу. У меня не было уверенности, что он дома, но вдруг повезет.

Только поднявшись к его двери, я поняла, что представляю собой совсем не ту Татьяну, которая приходила к нему беседовать. Я теперь старушка. О чем можно вести со мной разговоры?

Я еще ничего толком не придумала, а дверь уже открылась, и на пороге возник Гольдфельд собственной персоной.

— Здравствуйте. Чему обязан?

— Вы Марк Гиршевич? — быстро заговорила я. — Знаете, меня какое дело к вам привело? Очень-очень важное. Но только не при открытых же дверях нам разговаривать…

Господин Гольдфельд очень удивился. А вид у него был измученный. Наверное, сильно переживает потерю своей ценной вазы.

— Проходите, но только я все равно ничего не понимаю. Кто вы и зачем пришли?

Дверь за мной он закрыл, но дальше порога звать не стал.

— Помните, к вам девушка Татьяна приходила? Она журналистка, статью написать про вас хотела, — сказала я.

— Помню. И что дальше?

— Я ее двоюродная бабушка. И мне надо с вами поговорить. Дело в том, что она исчезла. Я совсем с ног сбилась. Вы ничего не знаете?

— Я? — еще больше удивился и, я даже сказала бы, оскорбился Марк Гиршевич. — Помилуйте! При чем тут я? И откуда я могу знать, куда делась ваша молоденькая и такая красивая внучка? Может, она к жениху убежала.

— Значит, вы не в курсе? А я уже всех подруг обежала. Вот решила и к вам зайти.

— Знаете, у меня и своих проблем хватает. Если еще и чужими заниматься…

— Я понимаю. Слышала, у вас вазу умыкнули.

— Да как вы смеете так говорить! — вдруг раскричался Гольдфельд. — «Умыкнули»… Ее наглым образом украли! И я совершенно потерял рассудок. Если она не будет найдена, я этого не переживу.

На глазах далеко не молодого мужчины я увидела слезы. И даже опешила. Неужели он и впрямь собирается покончить жизнь самоубийством?

— А вот так говорить не нужно. Все уладится. Все будет хорошо. Марк Гиршевич, а может, вы меня все же в комнату позовете? Мне на самом деле есть что вам сказать. Вы же видите, я не голодранка с улицы.

Мужчина ничего не мог сказать. Он просто махнул рукой в сторону гостиной, а сам пошел в ванную комнату. Скоро он вернулся.

— Вы простите. Но я… Для меня это такой удар. В самое сердце. Кто-то очень жестоко решил со мной поступить. И зачем я только ее всем показывал?

«Сам же, дурак, хотел, — подумала я. — Вот теперь и получай известность».