— Пошел вон отсюда! — заорали на него.

Кто-то поднял меня. Оглоеда в поле зрения не было. Я взглянула на человека, стоящего передо мной. Властное широкое лицо, хитрые маленькие глазки. Про такие глаза говорят — лисьи. Длинные висячие усы.

Петрович! Позади него стояли двое амбалов. Наверное, он только что вошел в клуб. Чего б ему делать здесь ночью?

Час от часу не легче! Хотя нет, легче. Я бы сейчас с радостью спустилась в ад с самим дьяволом. Лишь бы не оставаться с Оглоедом. Я мало-помалу приходила в себя.

Петрович с интересом рассматривал меня. Да, видок у меня теперь совсем неприглядный: волосы растрепаны, лицо окровавлено, порванная майка вся в грязи, локти и колени содраны. Я вдруг поймала себя на том, что поправляю волосы.

«Ну конечно, — усмехнувшись про себя, подумала я, — первый раз мужчина меня видит, а я так выгляжу». Я порадовалась тому, что вновь обрела уже чувство юмора.

Братки наперебой загалдели у меня за спиной:

— В форточку залезли! Разнюхивали что-то здесь… В подвал хотели пройти… Мы их поймали… Ждали вас!..

— Залезли… разнюхивали… — повторил Петрович. — Почему во множественном числе? Кто еще с ней был?

— Да тот черт… волосатый, — ответили ему, — ну, который долг не заплатил…

— Где он?

— В баре… Лысый ему локтем в морду… Он посидел-посидел и в отмах пошел… Скрутили…

— Пошли посмотрим. — Петрович сделал царственный жест рукой в мою сторону.

Меня подхватили под руки, не очень, впрочем, деликатно, и поволокли в бар.

Еще на лестнице я услышала вопли и матерную ругань, несущуюся из бара. По их содержанию я поняла, что Василия там нет. Здорово! Как это ему удалось сбежать? Конечно, шанс у него был — его же оставили одного! Но я думала, что бандиты так обработали Василия, что ему еще несколько часов не оклематься.

— Так, — услышала я голос Петровича, — ты, ты и ты, обшарьте все вокруг клуба. Далеко он не ушел, раз вы отмудохали его так хорошо, как говорите.

Деловой мужик Петрович! Сразу сориентировался!

— Бабу в мой кабинет, — продолжал он, — Лысый, посторожи ее… На вот тебе ключи…

— Можно я посторожу? — откуда-то вынырнул Оглоед. Я даже вздрогнула.

— А ты, Оглоед, пойдешь сучонка искать. Не могли усмотреть, козлы… — Голос Петровича звучал ровно, деловито, как будто не бандитам отдавал приказания, а распоряжался студентами на субботнике. — Да стволы на улице не светить!

Потом Петрович задумался и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Не думаю я, что пацан этот в ментовку побежит. Не дурак он, знает нас — мы девку, если что, сразу прищучим, да и…

Больше ничего услышать мне не удалось — здоровенный урка со шрамом на лбу, тот самый, что ударил Васю локтем тогда, за столом, схватил меня в охапку и поволок на третий этаж. Он открыл тяжелую, обитую кожей дверь, какие обычно бывают в кабинетах всяких начальников, втолкнул меня внутрь и запер ее за собой. Я обернулась — всего один человек меня охранял! Сейчас я его в нокаут и…

Лысый, видимо, был парнем неглупым. Заметив, что движения мои стали резче, он достал из-за пояса револьвер и поводил им перед моим носом:

— Видела? Будешь рыпаться… Смотри! Сядь куда-нибудь… туда. — Он неопределенно махнул рукой в глубь кабинета.

Я прошла и села за большой директорский стол в массивное кресло. Иногда большие преступные боссы забывают в ящиках своих столов какие-нибудь пистолеты, может, даже автоматы, еще чего-нибудь… Ну, я так думаю… А честно говоря, я была впервые в кабинете большого преступного босса.

Лысый уселся против меня на стул, должно быть, предназначенный для посетителей. Револьвер свой из руки не выпускал.

Стараясь не шуметь, я осторожно обследовала руками доступные мне недра стола Петровича. Ничего. Тогда я тихонько потянула на себя один из закрытых ящиков. Он негромко скрипнул.

Сторож мой встрепенулся:

— Эй, ты чего там делаешь? Ну-ка руки на стол!

Черт возьми! Ну и бдительный же тип!

Пришлось повиноваться. Теперь от нечего делать я принялась рассматривать Лысого. Но это занятие скоро прискучило мне — не было в нем ничего такого интересного: стандартная бульдожья рожа завзятого уголовника, обезображенная багровым шрамом, распахнутая на груди потертая джинсовая рубаха, открывающая широкую грудь с синей наколкой — орлом.

Я перевела взгляд на интерьер помещения — тоже ничего особо примечательного, нормальная обстановка директорского кабинета. Даже пальма в углу и портрет Ельцина над столом, где я сидела.

В кабинете было полутемно — Лысый свет не включал, но на улице стало постепенно светлеть. Интересно, сколько сейчас времени? Четыре часа? Пять?

— Времени не знаешь сколько? — спросила я своего сторожа.

— Нет.

Лысый внимательно разглядывал меня. Было видно, что ему стало скучно. Минут двадцать он томился, потом вдруг заговорил: