— Свиньи вы! Ушли на целую вечность, — сказала Рошель. — Я уж думала, вы вообще не придёте. А тем временем темнеет, и что мы будем делать?

— Свечки! — сказала я, размахивая ими у неё перед носом. — От мамы моей подруги Мэри!

Я вздрогнула. Я ничего не сказала Джуд о шлёпке и плаче. В этом было что-то тайное и стыдное. Я не могла представить себе, как можно ударить такую малышку, как Мэри. Может быть, я ошиблась. Я ведь не видела шлёпка, мне только показалось, что я его слышала. Может быть, Мэри споткнулась, ушиблась и заплакала. Не может быть, чтобы её мама её ударила. У неё самая хорошая, добрая, милая мамочка на свете.

Я подумала о моей собственной маме.

— Как ты думаешь, мама уже родила? — спросила я. — Сколько это продолжается?

— Я почём знаю, — сказала Джуд, передёргиваясь.

— Иногда очень долго. Может быть даже несколько дней, — пояснила Рошель. — И это самая страшная боль, какую можно представить. В тысячу раз хуже, чем самая худшая боль от месячных, хотя ты, Дикси, не знаешь, что это такое.

Я вспомнила самую страшную боль, какую мне приходилось испытывать, когда девчонки из моей старой школы пинали меня в живот, пока мне не стало плохо. Я попыталась представить, каково это, когда тебя пинают в живот несколько дней подряд.

Я прижалась к Джуд.

— Малышка! — презрительно фыркнула Рошель, но, когда мы все повалились на мамин матрас, она тоже приткнулась к нам. — А по телевизору сегодня «Поп-идол», — простонала она.

— Давай вообразим, будто смотрим телевизор, — сказала я.

— Ох, Дикси, ты со своим воображением… — Рошель подняла глаза к грязному потолку. — Ой, смотрите, какая грязь! Мы тут все подхватим какую-нибудь страшную болезнь вроде бешенства.

— Бешенство бывает от бешеных собак, балда, — сказала Джуд.

Она сжала зубы и принялась рычать на неё и пускать слюни.

— Нет, от грязи бывает чесотка. У одного мальчика из нашего класса в Блечворте была чесотка. А я потом упала и ушибла голову, и у меня была корка, а учительница решила, что у меня тоже чесотка, — сказала я.

Я подумала о том, какая здесь школа. Наверное, ребята ещё противнее, а учителя ещё вреднее.

— Спой, Рошель! — попросила я.

Стоя на матрасе и отчаянно крутя задом, Рошель выдавала один за другим старые номера Бритни и Бейонс. Мы с Джуд разражались в конце каждой песни бурными аплодисментами и похвалами. Джуд несла страшную чушь, посмеиваясь над ней, говорила, что у неё ангельский голос и фигура юной дьяволицы. Рошель все приняла совершенно серьёзно и начала гордо ходить по комнате, красуясь перед нами.

Потом она затянула одну из маминых любимых песен — странную штуку группы «Квин», вроде оперной арии, с кучей непонятных слов вроде «Вельзевул» и «Галилео». Когда она добралась до «мама миа», мы заволновались. Рошель остановилась на втором «мама» и потёрла губы, как будто хотела стереть с них звук.

— До чего глупо, — сказала она, валясь на матрас.

В доме вдруг стало очень тихо. Начало смеркаться. Я подумала обо всех парнях-хулиганах, рыщущих по кварталу. И о людях, которые вламывались в этот дом, напивались тут до чёртиков и блевали в раковину.

— Может, загородим дверь буфетом, чтобы никто не вломился? — прошептала я.

— А с окном ты что сделаешь? — сказала Рошель. — Они его выбьют и запросто залезут.

— Никто к нам не полезет… А если полезут, я их вытолкаю, — пообещала Джуд. — Давайте ещё поиграем в телевизор. Чур, я буду «Матч дня».

Она вскочила и принялась лавировать по комнате между наваленных вещей, пиная завязанный узлом свитер и вопя:

— Джуд Бриллиант ведёт мяч!.. Вы только посмотрите на неё… как она умеет прорываться вперёд, маневрировать, лавировать… Давай, давай, Бриллиант, у тебя получится! Она нацелилась в ворота — готово, в самую середину! Какой гол! Девчонка блеск, настоящий бриллиант!

Джуд скакала среди коробок, размахивая руками в воздухе.

— Ну, Дикси, теперь твоя очередь, — сказала она.

— Только не какую-нибудь глупость из передач для малышей, — скривилась Рошель.

— Я буду передачей о природе. Мы в тропических джунглях, — сказала я, слезая с матраса и припадая к полу.

Я прижала к губам щётку для волос в качестве микрофона и заговорила в неё тихим, вкрадчивым голосом, как старый Дэвид Аттенборо [3] .

— И вот мы здесь, в жарких и душных джунглях, идём по следам стаи гигантских горилл, — шептала я. Я сняла Фиалку с рукава и замахала ею перед лицом. — Райские птички порхают перед нами на радужных крылышках. — Потом я взяла свитер, который у Джуд изображал футбольный мяч, и повесила себе на плечо, помахивая одним рукавом. — Озорные обезьянки скачут вокруг меня, желая подружиться. — Рукав стал у меня махать во все стороны и чесаться. — Но не забывайте, мы идём по следу стаи гигантских горилл. Тс-с! Я слышу рык!

— Гориллы не рычат, — сказала Рошель. — Они тихие и ласковые.

— Помолчи, мы смотрим Дикси! — одёрнула её Джуд.

Я продолжала кружить среди сваленной мебели, приставив ладонь к уху.

— Да, это, несомненно, рычание, — зашептала я. — Это странно, поскольку специалист по гориллам с мировым именем Рошель Бриллиант заверила нас, что гориллы не рычат. Она согласилась выступить в нашей программе и поделиться своими познаниями; она утверждает, что гориллы — кроткие, тихие создания, которые и мухи не обидят. Однако рычание кажется мне очень агрессивным. Оно слышится вот оттуда. Может быть, там берлога гигантских горилл?