Я выбросила сигарету и, проследив за ее кувыркающимся полетом, нырнула в дверь, в сухое домашнее тепло. И вовремя, потому что телефон в прихожей уже неизвестно сколько времени заходился в негромком, но отчаянном вопле. Сбросив на пол покрывшийся небесной влагой халат, я поспешила к нему. Вот и пришел конец моим размышлениям.

Рогов. Я его скоро по одному звонку узнавать буду.

— Алло! Татьяна Александровна? Здравствуйте!

Официален с утра Семен Геннадьевич.

— Я звоню вам из Шелоховки.

— Откуда?

— Ну, проще сказать, со своей дачи.

Да, отправился туда, как и обещал вам, сегодня. Да, конечно, осмотреть все и премию Любови Андреевне вручить. Нет, не вручил. Вручать-то некому, знаете. Тут такое дело…

В трубке зашуршало, защелкало, раздался негромкий свист, и связь прервалась. Ну, надо полагать, перезвонит он мне.

Что там могло стрястись? На базар умелась Андреевна, продавать варежки с носками собственного производства? А к ней деньги сами на дом приехали. Вот растяпа!

После балкона меня слегка познабливало. Чайник успел остыть, и, пока он грелся, я прибралась в спальне и комнате. Бумаги сложила стопочкой на столе, возле компьютера, придавила их видеокассетой и задумалась, глядя на свои трофеи.

Вот ведь как жизнь повернуться может. Жил да был молодой мужичок, во всех отношениях благополучный. Занятие имел достойное, доходное, ни в чем себе не отказывал, вниманием женщин обделен не был, на здоровье не жаловался и вредных привычек не имел. И вдруг, за довольно короткое время все переворачивается вокруг него с ног на голову, да так основательно, что целый год после этого он живет, мучаясь страхом. А когда, по его мнению, черная полоса подошла к концу и впереди забрезжил свет, умирает мужичок не без помощи ближних своих.

Чего Валерий целый год боялся? Разоблачения, как убийца? Этого он боялся, да. Отказ от дивидендов в пользу Валентины я ничем другим объяснить не могу. Заплатил он ими за ее молчание. Но жить в страхе год и не пытаться предпринять что-либо? Как-то это не современно. Тоже мне кисейная барышня со слабыми нервами.

Нет, господа, что-то в этом деле еще есть, что мне, увы, до сих пор неведомо. И известно не будет, если продолжать сидеть дома. Я хоть и Татьяна Иванова, но, к сожалению, не Шерлок Холмс и методом дедукции не владею.

Начало истории мне более или менее понятно, за исключением двух-трех деталей. Во что вылилось и чем завершилось — тоже. Теперь возник вопрос о середине. И чтобы прояснить его, ничего не поделаешь, нужно задавать вопросы людям, осведомленным в деталях более моего.

Я хотела бы услышать Валентину, но на мой звонок ответила Екатерина Дмитриевна и обрадовалась, судя по интонации.

— Давно, давно пора, Татьяна Александровна! Я, конечно, понимаю, вы сейчас на службе у Семена Геннадьевича и нужно отрабатывать гонорар, но как же вы можете-то, без встречи со второй заинтересованной стороной?..

— Теперь не могу, — ответила я, невольно улыбнувшись ее, по-видимому, нарочитой просторечивости. — Пока могла — обходилась, а теперь вот звоню. Хочу поговорить, задать пару-тройку вопросов. Вы как?

Тон и форма обращения были мной выбраны правильно — рассмеялась Екатерина Дмитриевна. Вот уж кто относится к своему противнику, если не сказать врагу, непредвзято. И совершенно права она в том, что я отрабатываю гонорар. А если так, то при чем здесь могут быть эмоции?

— Мне кажется, тройкой вопросов вам не обойтись. И поговорить хотелось бы без взаимного ожесточения. Поэтому давайте встретимся в неофициальной, но во всех отношениях удобной обстановке, вы как? — И, не дожидаясь моего одобрения, она предложила: — На Дачной есть кафе «Паритет», знаете? Содержит его моя хорошая знакомая. Мы расположимся в отдельной комнатенке и поговорим без помех и свидетелей. Согласны?

Я не возражала. В самом деле, какая мне разница? «Паритет» так «Паритет».

— Прихватите с собой Валентину, если она не занята чем-то более важным.

— Она заедет за вами минут… через тридцать, — определилась со временем Екатерина Дмитриевна.

— Спасибо, не надо, — отказалась я любезно, приняла благодаря ей непредвзятую манеру общения. — Хочу иметь под рукой свою машину. Кафе я знаю. Подъеду туда сама, скажем, через час.

Когда я, занимаясь перед зеркалом макияжем, взглянула в глаза своему отражению, то отметила, насколько они сейчас хитровато-насмешливы. Самодовольны, так выразиться будет правильнее. И то, нагорело у Гореловых, надо же, стоило позвонить Татьяне Ивановой, как фаворские дамы, побросав дела, мчатся сломя голову на встречу с ней.

От собственного злорадства мне стало немного стыдно, и я сочла необходимым охладить себя предупреждением:

«Осторожно, Татьяна, генеральное сражение еще только предстоит, и, надо думать, Екатерина Дмитриевна не сидела все это время сложа руки».

Отражение глянуло на меня с огорчением, как ребенок, разочарованный в своих ожиданиях.

Обязательный сотовый занял свое место в сумке, следом за ним отправился и замшевый мешочек, а газовый пистолет я достала и в сомнении взвесила на ладони. Штуковина серьезная всего лишь на одну пятую от его грозной формы, а весит как настоящий, так стоит ли трудиться, таскать его повсюду? Тем более отправляясь на встречу с дамами? Впрочем, один раз он меня уже выручил, и кто знает, как повернется дело сегодня. А ну как не договорюсь я с Гореловыми ни до чего хорошего, и они сочтут целесообразным опять подключить к делу охрану? Дико, согласна, но ведь уже было…