Кратко отдав приказания, Кончини закутался в плащ и отошел в сторонку. Один из его людей бегом помчался прочь, трое остальных встали в нескольких шагах за спиной у Жеана, не сводя с него глаз. Особо прятаться им было ни к чему: Жеан их не знал. Тем более он не мог догадаться, что это люди Кончини.

По-прежнему задумчивый, он двинулся дальше. Три соглядатая не отставали от него ни на шаг. Кончини следовал поодаль за своими клевретами, надвинув шляпу на глаза и закрыв лицо плащом.

— Радости вам и преуспеяния, господин Жеан, — произнес вдруг степенный голос.

Жеана словно кто ударил. Подобно человеку, вернувшемуся из иного мира, он рассеянно поглядел на того, кто его приветствовал. Тут он пришел в себя, и по губам его пробежала тень улыбки.

— А, это вы. Равальяк! — негромко сказал он. — Говорите, радости и преуспеяния? Провались все к дьяволу! Знать бы мне, исполнится ли ваше пожелание! Когда вы меня окликнули, я как раз думал, не всадить ли себе в сердце кинжал — сами видите, как много радости в этом сердце. А что до преуспеяния… У меня в кармане есть три экю, и это все мое богатство.

И он хрипло и отрывисто расхохотался, подобно безумному.

Равальяк глядел на Жеана с глубоким состраданием; лицо его исказилось, словно и сам он томился той же скорбью…

— Вы так бледны… — сказал он, покачав головой. — Похудели, глаза у вас блестят, как в лихорадке… Уж не больны ли вы?

— Болен? Нет, я здоров как никогда. Вот что болит!

И Жеан несколько раз с силой стукнул себя в грудь.

Равальяк побледнел. По лицу его разлилось отчаяние, взор наполнился страшной мукой, отражавшей тяжкую душевную борьбу. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но лишь глухо застонал.

Жеан, в свою очередь, внимательно вгляделся в Равальяка — и лицо его также выразило сострадание:

— Да ведь и вы, бедный, сами на себя не похожи! Это все ваши мрачные видения. Мало вам бедности — еще нужно нарочно изнурять плоть и стать палачом собственному телу. А ведь вы человек нестарый, неглупый, образованный, собой недурны… Мало ли на свете таких, которые вас не стоят, а живут куда лучше. И вы бы так могли — а отказываетесь от этого ради каких-то химер! Куда же они вас заведут? Страшно вымолвить! Что-то с нами будет?

Жеан с ласковой улыбкой взял Равальяка под руку и продолжал:

— Знаете, я ведь богат. Я вам уже сказал — у меня есть целых три экю. Пойдемте — я вас угощаю. Съедите добрый обед; выпьете бутылочку — и поймете, что не стоит так мрачно смотреть на жизнь. Пойдемте же!

Равальяк с невыразимым умилением молча глядел на него. Слеза блеснула на его ресницах, прокатилась по исхудалой щеке, пропала в клочковатой рыжей бороде. Он вдруг схватил руку Жеана и поднес к губам.

— Полноте! — в изумлении и в смущении воскликнул Жеан. — За что мне такие почести?

— За вашу неизреченную доброту, — взволнованно ответил Равальяк. — Вы забываете свои беды и скорби, чтобы утешить несчастного. А я ведь вам никто. Но знали бы вы…

Он загадочно посмотрел на Жеана; тот — на него.

— Я знаю больше, чем вы полагаете, — произнес Жеан.

Равальяк вздрогнул; взгляд его стал тревожен. Тогда Жеан прибавил с деланной веселостью:

— Прежде всего, я знаю, что сейчас пять часов, я совсем забыл про обед, а теперь умираю от голода и с ума схожу от жажды. Черт побери мою забывчивость! От голода мне и было так тоскливо — как я раньше не догадался! Пойдемте — поев, мы станем другими людьми, вот увидите!

Равальяк не тронулся с места, но вовсе не из застенчивости, как подумал было Жеан. Вот каковы были мысли Равальяка: «Что это? Или у меня камень вместо сердца? Даже такая доброта — и то не может тронуть меня! А отчего? Все этот демон ревности! Он любим… он, он, а не я! Он пожалел меня. Он — меня пожалел! А я не пожалел его юности, оставляя наедине с отчаянием! Возможно ли? Но нет! Я не простой человек — я вершитель Божия правосудия, и останусь им и впредь. Я должен быть выше людских слабостей. Если я промолчу — буду недостоин своей миссии. Итак, я все скажу. Так надо — я должен очиститься этой жертвой. «

Решение было принято. Душа Равальяка успокоилась, лицо прояснилось. Он покорно пошел вслед за Жеаном.

Они вошли в кабачок, сели в углу под сводами. В другом углу заняли стол люди Кончини. Они ничего не могли слышать, но из вида Жеана не теряли. Пока им этого было довольно.

Жеан бросил на стол экю и приказал проворно подбежавшему хозяину:

— Еды и вина на все деньги, — а затем обернулся к Равальяку и добродушно сказал: — Осталось еще два экю. Разделим их по-братски!

При этом слове Равальяк опять вздрогнул. Юноша протянул ему экю. Равальяк ответил взглядом, в котором смешались и благодарность, и братская любовь, и безнадежность.