Весь следующий день я снова бродил по Женеве пешком, отгоняя назойливые мысли. Меня пугало одиночество. Как я успел понять, это – одна из самых дорогих издержек свободы.

Руди уехал восемь месяцев назад, и за все это время – ни одного звонка, ни одной, даже самой разнесчастной строчки!

У меня было такое чувство, будто меня поместили в безвоздушное пространство. Пару раз в неделю названивала по телефону Джессика, но она так полна своими заботами и проблемами, что я оставалась и остаюсь для нее лишь еще одним слушателем. Иногда в трубке слышался голос Эрни, но он тоже вечно куда-то спешит и погружен в себя так, что отрывать его от этого занятия кажется недопустимым эгоизмом. Вопреки всей моей общительности между знакомыми и мной пролегла неодолимая стена. Впрочем, наверное, в этом виновата я сама: терпеть всякий раз заново вопросы, куда и почему подевался Руди и что от него слышно, и не знать, что отвечать, – слишком тяжелое для меня испытание.

Все эти месяцы я заставляла себя почти ежедневно ездить на занятия спортом в женском клубе, ревностно посещала концерты и премьеры. Даже взялась быть доброволкой в близлежащей больнице: разносила больным книги, журналы и разную кондитерскую чепуху. Но все равно наступало время, когда приходилось оставаться одной, и это было невыносимо.

В пятьдесят восемь лет выбросить из головы все чаяния и надежды? Оказаться в роли глубокой старухи, когда ты еще можешь и хочешь делать множество вещей? Однажды я съездила с группой в Канаду, в другой раз – в Мексику, но все это были краткосрочные отключки, которые не решали и не могли решить моей главной проблемы: как не быть одной?

Сказать, что никто из мужчин не обращал на меня внимания, я не могу. Бывший судья на пенсии Стив Роджерс – высокий представительный мужчина лет шестидесяти пяти, не давал мне, буквально, проходу: его жена умерла три года назад. Он даже пару раз намекнул, что намерения у него самые серьезные, но я пропустила это мимо ушей. Самое идиотское, что если бы я и решилась выйти вновь замуж, я бы не смогла этого сделать: мой муж жив и, в чем я ни секунды не сомневаюсь, приятно проводит время с женщинами. Мое же воспитание и три десятилетия семейной жизни не позволят мне лечь в постель с посторонним мужчиной.

О замужестве я, конечно, не думала, но выяснить, что с моим правовым статусом, все же решила. Поэтому я заставила себя позвонить Чарли.

– Абби, – прозвучал в трубке его хрипловатый, с гитарным придыханием голос, – молодец, что позвонила.

– А что? Что-нибудь случилось?

– Нет, но иначе мне пришлось бы звонить тебе самому. Ты не считаешь, что мужчине в моем возрасте беспокоить одинокую женщину не пристало?

Свинья, он еще насмехается! Но я не хотела с ним ссориться и портить отношения. У меня была совсем другая цель.

– Чарли, – сказала я, – вы с Руди продумали все, кроме одного: кто я ему? Жена? Не жена?..

– Тебя это так волнует? – усмехнулся он.

– Если хочешь знать, то да!

– Тогда я за тебя не беспокоюсь.

– Спасибо! – зло отрезала я.

– А знаешь, – продолжил он, как бы раздумывая, – это действительно вопрос! Вернее – проблема! И, наверное, ее нужно решать.

Я молчала. Пусть вывод он делает сам.

– Хочешь получить развод?

Поразительно, но я не знаю никого другого, кто так ловко выкручивался бы из самой безнадежной ситуации! Ведь это он, казалось бы, должен был подвести меня к такому выводу, но в самый последний момент он все свалил на меня.

– Я хочу ясности, Чарли: замужем я, не замужем…

– Пока что не вдова, – усмехнулся он.

Я уже готова была ответить резкостью, но он сам предложил перемирие:

– Абби, знаешь что, приходи вечером ко мне, я постараюсь связаться с ним по телефону. В конце концов, тебе и ему решать, а не мне…

– Договорились.

– Разница во времени между Калифорнией и Швейцарией – девять часов. Я вернусь с работы где-то в восемь тридцать: у него это половина двенадцатого дня. Почти полдень…

В без пятнадцати девять я была уже у него. За свой пентхауз Чарли еще лет десять назад отвалил около трех четвертей миллиона. Впрочем, модный проктолог, он мог себе это позволить. Только пижонство его на этом не кончилось. Надо было видеть, как он обставил все внутри: мебель заказал у супермодного дизайнера-модерниста, абстрактные картины, висящие по стенам, купил на дорогой выставке. Но апофеозом шика явилось большое зеркало на потолке в спальне над огромной, как тропический атолл, кроватью.

Чарли заказал в мою честь легкий ужин. Несколько салатов – он любил их со студенческих времен, – сыры и бутылку вина. Уверена, хотя я и не понимаю ничего в этом, что она одна стоила пару сотен долларов.

Первая попытка ничего не дала. Сотовый телефон Руди был отключен.

Мне захотелось сбить с Чарли маску спесивой насмешливости, и я сказала, чуть пригубив бокал:

– Кстати, я недавно видела Селесту. Живот у нее уже очень большой. Когда она рожает?

Он усмехнулся и поковырял вилкой в салате: