Крошечную миссию, затерянную в тропических лесах, посещает он. Его невозможно изгнать, ведь он тот, кто всегда с тобой.
Отец Игнасио! Отец Игнасио! Вытаращенные глаза чернокожего мальчишки блестели в темноте. Пляшущий свет факелов отражался в них.
– Там белый господин, отец Игнасио. Больной белый господин! Пламя факелов металось над бледным пятном на черной земле.
– Очень больной!
– подтвердил черный санитар, сидя на корточках на изрядном расстоянии от распростертого на земле тела и печально качая головой.
– Переложите его на носилки и отнесите в больницу, - велел отец Игнасио.
Санитар подскочил, словно попрыгунчик. Теперь он возвышался над отцом Игнасио чуть ли не на голову; все они тут были высокие…
– Нет, нельзя! Его нельзя трогать! Плохо для всех! Нельзя!
– Тебе нечего бояться, Джереми, - терпеливо сказал отец Игнасио, - я сделал тебе чудодейственные уколы. Ты не заболеешь желтой лихорадкой.
– Это не лихорадка, господин! Это другое… страшное…
– С Божьей помощью, - твердо сказал отец Игнасио, - мы справимся. Положите носилки рядом с ним и отойдите, - велел он санитару.
– Сестра Мэри!
Она уже стояла за его спиной, свет факелов играл на белой косынке, окрашивая розовым чуть впалые щеки. Дитя приюта, сирота, для которой служба вот в такой миссии на краю света - предел мечтаний.
Он перевернул пришельца, поскольку тот упал, как шел, лицом вперед. Пальцы скребли жирную землю, словно он все еще пытался ползти. Несмотря на то, что на лице у него подсыхала бурая грязь, пришелец был, несомненно, белый.
– Раз, два, взяли!
Сестра Мэри ловко подхватила пришельца за ноги, и они перекатили его на носилки.
– Теперь-то можете подойти, Джереми? Но тот продолжал отчаянно трясти головой.
– Нет-нет, сэр… Нельзя!
– Кто-нибудь!
Он огляделся. Туземцы стояли кучкой, возбужденно переговариваясь. Пламя факелов в их руках прыгало, чертя в смоляном воздухе огненные дуги.
– Сестра Мэри!
Больной застонал, глазные яблоки двигались под сомкнутыми веками.
Госпиталь располагался рядом с часовней и был просто бревенчатым бараком, крытым пальмовыми листьями. Острый запах антисептика ударил в ноздри.
– Сюда!
Черный санитар с фонарем шествовал за ними, держась на изрядном расстоянии.
Суконная куртка незнакомца была наглухо застегнута. Отец Игнасио наклонился и расстегнул медную пуговицу у ворота.
– Нет, господин!
– Хватит, Джереми. Стой спокойно.
Фонарь плясал в руках у санитара, и оттого казалось, что ткань на груди незнакомца шевелится.
– Дагор, господин! Это дагор!
– Перестань, - с укором сказал отец Игнасио, - это всего лишь легенда.
Пуговицы никак не хотели расстегиваться, и он взял ножницы с цинкового подноса на тумбочке. Отец Игнасио подхватил ткань у ворота и решительно щелкнул ножницами.
Мэри отчаянно завизжала.
Во дворе, стоя у дощатого стола, отец Игнасио слил кипяток и разложил инструменты на лотке. Луч солнца отскочил от скальпеля и прыгнул ему в глаза. Отец Игнасио зажмурился.
Мэри привычно скатывала бинты. Лишь на мгновение ее тонкие пальцы с коротко остриженными ногтями дрогнули.
– Это не опасно?
– робко спросила она.
– Не знаю, - сказал отец Игнасио, - это демон, без сомнения. Но, похоже, святой водой тут не обойтись.
Он вздохнул.
– К тому же… это вредит пациенту, сестра Мэри. Вы только поглядите, как он истощен.
Отец Игнасио решительно подхватил лоток, шагнул в палату - и резко остановился.
Не считая ночного пришельца да старика-туземца на койке у окна, который притащился сюда умирать в покое и относительной сытости, госпиталь был пуст.
Ни старухи с лейшманиозом, ни охотника, чье предплечье порвал леопард, ни крестьянина со сломанной ногой, ни мальчишки с острым приступом малярии…
Они ушли тайно: те, кто еще мог ходить, унесли остальных.
А ведь сколько времени он потратил на то, чтобы убедить их лечиться здесь, а не у своих шаманов! И когда они наконец-то поверили…
– Джереми, - он высунул голову за малярийный полог. Молчание.
Теперь только он осознал, что непривычная тишина царит по всей миссии.
Слуги ушли. Все. Даже мальчишка-повар.
Пришелец по-прежнему лежал на койке, укрытый до подбородка простыней, поверх которой вытянуты исхудалые руки. Простыня слегка топорщилась на груди.
Глаза были закрыты.