Его ладонь оказалась мягкой и вялой, как у женщины. Панфилова это несколько удивило. Он скорее ожидал от практикующего врача крепкого мужского рукопожатия.

Даже если бы у Константина за спиной не было тяжелого тюремного опыта, не составляло особого труда догадаться об определенных гомосексуальных наклонностях Владимира Андреевича.

Об этом свидетельствовало многое, в том числе и его манера общения. Уже выходя из кабинета, Панфилов с некоторым снисхождением подумал: «Быть бы тебе на зоне первостатейным пидором по имени Манька или Наташка».

В приемной он едва не столкнулся с уже знакомым ему сотрудником центра, которого звали, кажется, Никитой Григорьевичем. Судя по всему, он терпеливо дожидался окончания разговора главврача с посетителем и сразу же направился в кабинет Мокроусова.

Попрощавшись с секретаршей, Панфилов покинул приемную.

В лифте Константин оказался не один. С одного из верхних этажей здания центра спускалась невысокая молодая женщина лет двадцати семи в скромном костюме, на лацкане которого сверкала изящная золотая брошка.

На ее лице в отличие от секретарши Мокроусова почти отсутствовал грим. Но эта естественность только украшала ее. Коротко стриженные темные волосы, чуть смугловатая кожа и карие глаза выдавали в ней уроженку юга.

Константин редко встречал женщин такого типа. Она была полной противоположностью его первой и до сих пор единственной любви — Лене Киреевой.

Правда, когда-то в Афгане, попав в армейский госпиталь, расквартированный в Кабуле, он встретился с медсестрой, похожей на его нынешнюю попутчицу по лифту. С той маленькой симпатичной украинкой у Константина завязалось нечто похожее на роман. Увы, этот роман не имел продолжения.

— А я думал, что в больнице все должны ходить в белых халатах, — даже не зная зачем, произнес Панфилов.

Если бы женщина не ответила ему ни единым словом, он бы наверняка не стал продолжать разговор. Но, к его удивлению, она широко улыбнулась и с некоторым кокетством сказала:

— У нас не больница, а медицинский центр. Как говорят в Одессе, это две большие разницы.

Константин тут же испытал желание продолжить знакомство.

— Вы были в Одессе?

— Да, я жила там несколько лет.

— Здорово, — сказал Константин. — Я в Одессе ни разу не был, но всю жизнь мечтал попасть туда.

— Заметно, что вы там не бывали, — продолжая улыбаться, сказала брюнетка.

— Почему заметно?

— Вы неправильно выговариваете название этого города.

— Да? — искренне изумился Константин. — А что ж тут неправильного? Одесса, она и есть Одесса.

— Вы даже не замечаете, что говорите

«Одэсса», а ведь каждый, кто хоть раз побывал там, знает, что нужно произносить это название мягко, через «е». Понимаете теперь?

— Спасибо, что просветили. Константину вдруг захотелось, чтобы этот лифт застрял где-нибудь между этажами. Но, к сожалению, двери на первом этаже открылись, и молодая женщина зашагала по вестибюлю по направлению к выходу.

Константин, чуть замешкавшись, бросился догонять ее. Ему вдруг очень захотелось поговорить об Одессе. Кстати, он не упустил возможности оценить фигуру брюнетки и остался очень удовлетворен увиденным. В конце концов не все же рождаются высокими и длинноногими.

Мучительно думая, как продолжить разговор, Константин не нашел ничего лучшего, как снова спросить:

— Почему же вы без белого халата? Вы что, больная?

— Я вполне здорова, — не оборачиваясь, ответила она.

— Значит, навещали кого-то?

— Вы опять ошиблись.

Она наконец повернула голову в его сторону и все с тем же кокетством сказала:

— Я здесь работаю. Просто у меня закончилось дежурство.

— Так вы врач?

— Опять не угадали. Я всего лишь медсестра.

— Знаете, — обрадованно воскликнул Константин, — я бы с удовольствием сломал себе ногу, чтобы только попасть к такой медсестре.

— Я не стою вашей ноги.

Две половинки стеклянных дверей разъехались в стороны, выпуская их из прохладного вестибюля в теплые объятия летнего московского вечера.

— Вы сейчас домой? — спросил он.

— Эта догадка делает вам честь, — без всякой язвительности сказала она.

— У меня машина, могу вас подбросить.

— Спасибо, — спокойно сказала она, — но в этом нет необходимости. Мне все равно в другую сторону.

— Я вам не нравлюсь, — прямодушно бухнул Константин.