Эти сведения в его донесении были квалифицированны, как представившаяся для рейха уникальная «возможность, которую вообще можно себе представить» с точки зрения перспектив немецко-финского сотрудничества. Блюхер считал, что «было бы непростительно отклонять финское предложение, если оно последует» официальным порядком. [448]

Однако столь серьезная идея, которая стала известна в германском представительстве в Хельсинки, также и несколько насторожила посланника. Поэтому его донесение, адресованное статс-секретарю МИДа Э. Вайцзеккеру, носило строго конфиденциальный характер. Кроме того, оно облекалось в форму частного письма, которое, как он отметил, было следствием «исключительного случая». Иными словами, Блюхер воспринял эту инициативу как первый и еще не совсем оформленный «пробный шар» финляндского руководства, но все же счел необходимым проинформировать об этом Берлин и выразить свое отношение.

Впрочем, далее финляндское руководство по данному поводу никаких официальных действий уже не предпринимало. Да и в рейхе посчитали, что «время для такой поездки еще не пришло». [449] Однако показательным оказалось все же то, что сведения, которые поступили тогда из Хельсинки, дошли до самых верхов Германии и переданную информацию очень хорошо запомнили. Весной 1942 г. об этой инициативе Финляндии вспомнили, причем заговорил о ней сам фюрер. Гитлер сказал, что одно время «финны напрашивались на протекторат Германии». [450] Очевидно, что в период неожиданного для рейха затягивания войны с СССР воспоминания о желании финляндского руководства пожертвовать своим суверенитетом в пользу Германии имело важное политическое значение для дальнейших перспектив союзнических отношений.

Летом же 1940 г. эта идея просто не могла быть реализована. В Берлине тогда были не в состоянии пойти на подобный шаг, не рискуя вызвать нежелательную реакцию и подозрение у СССР. Впоследствии Гитлер достаточно определенно раскрыл суть его политики по отношению к Финляндии. «После своей первой войны с русскими, — признавал он, — финны… предложили установить германский протекторат». Но, как выразился он, «не сожалеет, что отклонил тогда это предложение… Было гораздо правильнее сохранить такой народ в качестве союзника, нежели включить в германский рейх, ибо это вызвало бы только трудности». [451]

Единственное, что Германия могла себе позволить, это начать скрытные поставки Финляндии оружия. Именно тогда Берлин стал осторожно поддерживать финские заказы на приобретение военного снаряжения. [452] Причем это происходило по возможности неофициально и через частные торговые компании. Одновременно уже стали поступать и первые сведения о том, что «в Германии скоро произойдут довольно радикальные перемены в оценке всей обстановки». [453]

Тем не менее о том, что рейх начал предпринимать действия «на финском направлении», стали замечать и за рубежом. В Швеции и Англии тогда уже обращали на это пристальное внимание. [454] Более того, уже по косвенным данным становилось очевидно, с каким энтузиазмом в узких правительственных кругах Финляндии была воспринята менявшаяся ситуация в развитии германо-финских отношений. Даже Кивимяки уловил происходившие здесь перемены в настроениях, когда приезжал из Германии в Хельсинки. Это явствует из его дипломатической переписки.

«Я заметил, — отмечал он, — что допускается вполне возможное возникновение войны между Германией и Россией», и, в свою очередь, рекомендовал «способствовать этому». Будучи, конечно, осведомлен относительно высказываний Вейссауера, посланник подтверждал, что в рейхе подобные речи слышатся «почти повсеместно и особенно среди высокопоставленных лиц». [455] Такая информация, естественно, оказывала воздействие на финское руководство и заставляла размышлять о том, как все это может коснуться Финляндии. Министр иностранных дел Виттинг хотел получить четкий ответ от немецкого посланника Блюхера на вопрос о том, какова будет позиция Германии в случае, если «Советский Союз нападет на Финляндию». [456]

В целом Финляндия еще не имела никаких гарантий относительно того, что рейх окажет ей какую-либо реальную военную помощь. Более того, усиление финско-германских связей не могло не настораживать СССР, что также сковывало финское руководство. В Хельсинки понимали, с каким напряжением Советский Союз следит за развитием германо-финляндского сотрудничества. Уже 30 июня Ю. К. Паасикиви, чутко улавливая происходящие в финской столице перемены, старался предостеречь свое руководство от недооценки реакции на это СССР. Он сообщал из Москвы: «Знаю, что в Финляндии в настоящее время в некоторых кругах проявляются различные спекуляции, имеющие в виду не что иное, как будущую германо-советскую войну. Эти спекуляции могут здесь легко стать известными и усилят недоверие по отношению к нам». [457]

К этому также следует добавить, что в Финляндии в кругах генерального штаба в целом истолковывали перспективы развития германо-финляндского сотрудничества в конце июля 1940 г. скорее еще как чисто теоретический вопрос и оценивали складывающуюся ситуацию таким образом, что до поры до времени невозможно даже ожидать политической поддержки со стороны Германии. [458]

Вместе с тем и посланник в Берлине Т. Кивимяки полагал, что в данных условиях следует продолжать налаживание контактов, главным образом по линии экономического, а также культурного сотрудничества. Он считал, что необходимо исходить из того, что «непосредственное присоединение к державам оси на данном этапе не могло еще быть сколько-нибудь реально обнадеживающим». Однако вместе с тем он не отрицал, что Германия стала уже «действовать на пользу Финляндии» и теперь финляндский вопрос в Берлине «стоит на повестке дня». Действительно, сведения, поступавшие от Кивимяки, фактически соответствовали замыслам германского руководства. В финском же представительстве в немецкой столице уже тогда начали считать, что еще «до победы над Англией может быть предпринято наступление против России». [459]