– Обожаю!

– За что, если не секрет?

– А ты не знаешь?

– Нет. Честно скажу, был на многих выставках, но особенной любви к живописи в людях не разглядел.

– Зачем же они тогда ходят на выставки?

Я пожал плечами.

– Причин – масса. Чтобы повстречать свою половину, посплетничать о том и о сем, наконец, чтобы продемонстрировать публике новое платье или дорогой кулон. Сдается мне, что абсолютное большинство людей картин не понимало и не понимает.

– Даже коллекционеры?

– Особенно коллекционеры. Они ведь коллекционируют не живопись, а ее стоимостный эквивалент. Объяви, к примеру, что все картины Ренуара – дешевка уличного мазилки, и его тут же повыбрасывают на улицу. Не веришь?

– Нет, конечно.

– Тогда слушай, – я судорожно вздохнул. – Однажды в Питер мои приятели привезли с пяток собственных этюдов и попытались продать их, выдав за ранние шедевры Шагала и Гогена. Мои друзья специально старались – битый месяц изучали технику великих мастеров, даже с красками что-то там химичили, стараясь уйти от современного акрила.

– Ну и что?

– Ничего. Картины у нас купили иностранцы. Парочка японцев и один толстый немец. Слышала бы ты, как они охали и ахали. Клянусь, в те минуты картины им безумно нравились. Они были ослеплены именами художников.

– А дальше?

– Дальше нас всех арестовали. Не сразу, конечно, а дня через два. И эти же иностранцы чуть было не топтали наши этюды, брызгали слюной и вообще вели себя крайне некрасиво. Кто-то знающий объяснил им, что именно они купили.

– Вот видишь, значит, есть все-таки знающие люди!

– Ничего подобного. Этот знающий разбирался в почерке мастеров, качестве холста и сорте красок, но могу с уверенностью сказать, что он ни черта не смыслил в искусстве. Дело в том, что в искусстве разбираются лишь сами художники. Им открыта тайна, понимаешь? А критики – они потому и критики, что художниками стать не сумели. Им просто ничего иного не остается, кроме как бранить и высмеивать.

– Значит, по-твоему, я тоже ничего не понимаю в искусстве? Я ведь не художник.

– Значит, тоже, – вздохнул я. – Если не понимаешь тайны, значит, ты аутсайдер.

– Да-а, на комплименты ты не очень силен… – Аня, похоже, была рассержена. – Надеюсь, за тот обман вас крепко наказали?

– Нет. Я ведь уже учился на психологическом, так что знал, как защищаться. Мы объяснили, что в рамках институтских исследований проводили эксперимент под названием «Эпилятивное внушение» или что-то в этом роде. Деньги мы, разумеется, иностранцам вернули, хотя картины у нас тоже отобрали.

– А ты, оказывается, жучок! – Ангелина склонила голову набок. С тех пор, как я загрузил ее своей рукописью, она то и дело рассматривала меня таким вот загадочным образом. Взгляд то ли фотографа, угадывающего выгодный ракурс, то ли древнего тевтонца, прикидывающего, куда же лучше вонзить копье. Самое смешное, что неуютно от этих мыслей мне не становилось. Я уже сказал: я пребывал в первой стадии влюбленности. Кроме того, когда опасности перехлестывают через край, страх понемногу проходит. С некоторых пор мне стало абсолютно все равно, с какой стороны и кто именно попытается взять меня на прицел. Хотелось бы, конечно, чтобы это была не она, однако и такой вариант я готов был принять с философской стойкостью. Не столь уж страшная вещь – быть отравленным или зарезанным столь очаровательным существом. По крайней мере, привлекательнее пули грубого мужлана из неизвестных мне служб.

Покончив с кофе, я помахал липкими руками и направился в ванную комнату. Ополоснувшись, взглянул на себя в зеркало, с умудренной грустью улыбнулся. Подобные улыбки у меня всегда получались, однако в этот раз что-то не сработало, и зеркальный прообраз не повторил предложенной мины. Испытывая судьбу, я еще раз улыбнулся, и с какой-то строптивой замедленностью губы у моего отражения все-таки расползлись. Между тем, выглядел он по-прежнему как-то не так. Оставалось некое несоответствие…

Я рискнул улыбнуться повторно и вновь подметил определенное отставание. Положительно, у здешнего мира с юмором дела обстояли неважно. Как и ворону, я показал зеркалу кулак, и этот жест отражение повторило с виртуозной стремительностью. Мне стало чуточку не по себе. Я поспешил выйти из ванной.

– Может, прогуляемся? – Ангелина бродила по комнатам, подбирая там и сям детали разбросанного туалета. – Заодно тебя переоденем. Ты у нас хоть и врач, а одет, прости меня, как-то не по сезону…

«Как-то не по сезону»… Я хмыкнул. Однако против прогулки возражать не стал. Мы и впрямь засиделись, застоялись и залежались.

– Прогулка – дело хорошее, но, видишь ли, определенные товарищи могут нам помешать.

– Ничего страшного, вызовем охрану, – буднично рассудила она.

Я прикусил язык. У девочки имелась собственная охрана? Это было интересно! Хотя, конечно, у нее же золотой папаша! При больших деньгах можно и впрямь обзавестись собственными карманными монстрами.

– Что ж, пойдем. – Я быстро натянул на себя свой мятый костюм, привычно взялся за ручку дипломата. Хотя зачем он мне? Пусть полежит здесь… Забросив в чрево чемоданчика раскиданные по полу рукописи, я задвинул его за мраморного цвета пианино. Не отказал себе и в удовольствии лишний раз подергать за ручки выдвижных ящичков стоящего рядом шкафа. Все здесь было на бесшумных колесиках и роликах, выезжало без скрипа и скрежета. Белье, бижутерия, какие-то женские упакованные в целлофан причиндалы и…