Помрачение неба. Знаете ли вы месть застенчивых людей, которые ведут себя в обществе так, как будто они украли свои члены? Знаете ли вы месть смиренных душ, которые всюду пробираются тайком? Знаете ли вы месть пьяниц всякого рода, для которых утро – самая скверная часть дня? Знаете ли вы месть больных и угнетенных всякого рода, которые не смеют больше надеяться быть здоровыми? Число этих ничтожных мстителей и актов их мщения громадно; воздух постоянно кишит пускаемыми стрелами и стрелочками их злости, так что солнце и небо жизни омрачаются от этого и тьма покрывает не только их, но и нас всех. Что может быть хуже того, что эти стрелы слишком часто царапают нам кожу и колют сердце? Не станем ли мы отрицать и солнце и небо только потому, что мы подолгу не видим их? Итак, одиночество! одиночество!

Философия актеров. Счастливая иллюзия великих актеров, что историческим личностям, которых они представляют, было, действительно, так же хорошо, как им при их представлении! Но они сильно ошибаются в этом: их способность подражать и угадывать, которую они охотно выдают за способность ясновидения, проникает настолько глубоко, чтобы объяснить жесты, звуки, взгляды и вообще наружность, т. е. ими схватывается тень души великого героя, государственного человека, воина, честолюбца, скептика; они проникают почти в душу, но не в дух своих объектов. Это было бы, конечно, хорошее открытие, – что для того, чтобы проникнуть в сущность какого-нибудь состояния, достаточно только одного ясновидящего актера, и не надобно ни мыслителей, ни ученых, ни специалистов! Но, коль скоро высказываются громко такие претензии, не забудем, что актер есть только идеальная обезьяна, и притом обезьяна до того, что он даже не может думать о «сущности» и о «существенном»: игра, декламация, жесты, сцена, кулисы, публика – для него – все!

Жить в стороне и верить. Средство сделаться пророком своего времени теперь то же самое, как и прежде: надобно жить в стороне, с небольшими знаниями, с немногими мыслями и с очень большим мнением о самом себе. В конце концов у нас является вера, что человечество не может существовать без нас, потому что мы, совершенно очевидно, существуем без него. Коль скоро является эта вера, тогда веру и находят. Наконец, вот совет для того, кто, может быть, нуждается в нем (он дан был Вислею его духовным учителем Беллером): «Проповедуй веру, пока ты имеешь ее, и тогда ты будешь проповедовать ее, потому что ты ее имеешь».

Знать свои обстоятельства. Мы можем ценить свои силы, но не свою силу. Обстоятельства скрывают и показывают нам ее… нет! они увеличивают и уменьшают ее. Надобно считать себя силой различной величины, продуктивность которой, при благоприятных обстоятельствах, возможно, может равняться всесильной: следовательно, надобно думать об обстоятельствах и не жалеть усилий в наблюдении за ними.

Басня. Дон Жуан познания: его не открыли ни философы, ни поэты. У него нет любви к вещам, которые он познает, но он имеет ум, страсть и увлечение погоней за познанием и его интригами; он способен подняться до высших и отдаленнейших звезд познания, туда, где ему уже не к чему будет стремиться, разве только к абсолютно «горькому» познанию, подобно пьянице, который в конце пьет полынную и крепкую водку. Так, в конце концов, ему хочется ада, это последнее познание, которое его увлекает. Может быть, для того, чтобы и оно разочаровало его, как все познанное! И тогда он должен остаться на века пригвожденным к разочарованию и превратиться даже в Каменного гостя, с требованием ужина познания, в котором больше он никогда не будет принимать участия! – потому что уже весь мир не в состоянии дать этому голодному ни одного куска.

Идеалистические теории. Идеалистические теории встречаются чаще всего у несомненных практиков, которые нуждаются в их блеске для своей славы. Они хватаются за них инстинктивно и при этом не испытывают даже никакого чувства притворства: так же как англичанин не чувствует себя лицемером со своим христианством и соблюдением воскресенья. Наоборот, созерцательным натурам, которые должны обуздывать свою фантазию и бояться молвы мистицизма, подходящи только реалистические теории; за них хватаются они с такой же инстинктивной необходимостью, но не теряя также, при этом, своей честности.

Клеветники веселости. Люди, тяжело израненные жизнью, подозревают, что веселость свойственна только детям и свидетельствует об отсутствии ума и что взрослый веселый человек может возбудить к себе такое же сострадание, как ребенок, лежащий при смерти и все еще занимающийся своими игрушками. Такие люди усматривают среди роз скрытые могилы; игры, шум, веселая музыка кажутся им самообманом тяжко больного, которому хоть на минуту хочется еще вкусить очарование жизни. Но такой приговор о веселости – не что иное, как преломление ее лучей на темном фоне утомления и болезни; это также нечто трогательное, побуждающее к состраданию, также нечто детское или ребяческое, но из того второго детства, которое идет позади старости и впереди смерти.

Еще не достаточно! Еще не достаточно указать вещь, надобно людей соблазнить ею или поднять до нее. Поэтому знающий должен научиться высказать свою мудрость, и часто так, чтобы она звучала как глупость!

Право и граница. Аскетизм является правильным мировоззрением для таких, которые должны искоренить свои чувственные влечения, так как они дикие хищные звери. Но и только для таких!