— Кажется, скоро проедут, — предсказал развитие событий умудренный опытом чекист, вдавил кнопку и поднес трубку к уху.

Говорил он недолго, отвечал односложно, хмурил брови, корчил мужественное лицо. И боксер сразу же догадался, что звонит высокое начальство.

— Хрен знает что, — произнес седоусый, и телефон серебристой рыбкой скользнул в карман, — московские пожаловали.

На дороге уже плясали туманные конусы света. Вскоре три мрачных «гелендвагена» выехали прямо к зданию диспетчерской, стали ровно — хоть нитку натягивай. Военные тентованные грузовики затаились неподалеку.

В глазах седоусого мелькнул испуг, он торопливо направился к машинам, поблескивающим непроницаемо-зеркальными стеклами. Боксер шагал следом.

Державного вида мужчина с высоким от залысин лбом шагнул навстречу седоусому. После ритуального обмена приветствиями представитель центрального аппарата вручил приказ генерала Подобедова.

— Вам все понятно? — поинтересовался столичный гость у местного чекиста.

Седоусый пробежал короткий приказ глазами до самого конца и вскинул голову, в его глазах читалось непонимание и даже легкая обида. Хотя приказ сводился к тому, о чем он совсем недавно мечтал. Ему предстояло передать охрану разъезда вновь прибывшим, а сам он мог ехать домой — пить водку.

— И оцепление снять?

— И оцепление, — прозвучало в ответ. — Повсюду ваших людей заменят мои.

Тем временем из «гелендвагенов» уже выбрались новые персонажи. На них провинциалы посматривали с завистью. Добротные, хорошо подогнанные костюмы, черные водолазки, дорогие туфли, вместо громоздких раций изящный наушник с соломинкой микрофона и отростком антенны — и руки свободны, и вид, что называется, «внушает».

Пока боксер занимался передачей постов оцепления, седоусому пришлось вести высоколобого москвича в диспетчерскую. Двое офицеров уже успели спрятать шашки, игрой в которые убивали время. Правда, разогнать табачный дым дешевых сигарет, густо повисший в помещении, им так не удалось. Диспетчер и его помощник с серьезным видом сидели за пультом, положив руки на переключатели, хотя делать им было абсолютно нечего. Все нужные стрелки давно были переведены, семафоры включены, полотно в обе стороны девственно пусто.

— Мы передаем охрану, — сухо обратился седоусый к диспетчерам.

— Все, кроме персонала диспетчерской, свободны, — в тон ему добавил высоколобый и тут же потерял к областным чекистам всякий интерес, развернул какую-то бумагу и принялся ее сличать с табло, весело подмигивающим лампочками незамысловатой схемы путей.

Вскоре до диспетчерской долетел гул автомобильных моторов — областные чекисты покинули разъезд.

— На все вызовы и телефонные звонки отвечают только мои люди. Все наши указания выполняются без вопросов… — вещал высоколобый, прохаживаясь за спинами у диспетчеров, — покидать помещение без разрешения запрещено…

Вообще-то ничего нового не прозвучало, дублировалось то, что диспетчеры уже слышали от седоусого. На несколько секунд инструктаж прекратился, столичный гость вслушиваясь в слова, доносившиеся из наушника, даже прикрыл его ладонью, затем напряженно скрипнул туфлями:

— Состав входит в зону нашей ответственности через пять минут.

Вопреки обыкновению переговорное устройство диспетчерской молчало, не отзывался телефон. Переговоры с машинистом поезда, что было понятно по репликам, вел по рации лично высоколобый. Но на табло лампочки уже фиксировали приближение президентского состава.

— Сбросить скорость до шестидесяти пяти, — прозвучало в накуренном помещении.

Высоколобый навис над диспетчерами:

— А теперь переведите стрелки колеи на путь 4-А.

Диспетчер нервно обернулся:

— Но там же… — и осекся, встретившись с льдинками строгих глаз.

— На 4-А, — от короткой реплики чекиста повеяло сибирским холодом.

У диспетчера задрожали руки, в голове сами собой всплыли слова «Воркута», «Магадан», и было отчего. Путь 4-А вел к корпусам недостроенного военного завода. Строительство заморозили еще в конце девяностых годов. Железнодорожной колеей с тех пор не пользовались, она заросла не только чертополохом и лебедой, но и кустами с молодыми деревцами. Правда, две недели тому назад ее срочно восстановила прибывшая из областного центра бригада. Но тогда диспетчер не придал этому большого значения — в запарке пред прохождением президентского поезда красили и ремонтировали все подряд.

— Если отшибло память, я назову тумблеры, которые следует переключить, — высоколобый заглянул в бумагу.

Через стекло диспетчерской башни уже были видны огни приближающегося состава.

— Это приказ! — рявкнула луженая глотка.

— А можно… приказ… в письменном виде… — диспетчер сам испугался собственной смелости и втянул голову в плечи.

— Я не ношу с собой ручки, — неожиданно тихо проговорил чекист и отвел полу расстегнутого пиджака, на черном свитере нежно желтела подмышечная кобура.

Тумблеры послушно защелкали. На табло замигали лампочки, вспыхнула ветка, уходящая от магистрали — тот самый путь 4-А.

— А теперь — руки на колени!

Диспетчер с помощником следили за приближающимся поездом, как суслики в степи — сперва их головы синхронно и медленно поворачивались, а когда состав загрохотал под самой башней, они уже бешено мотали головами, провожая и встречая каждый вагон взглядом.

Мелькнули красные огоньки последнего вагона. Локомотив вильнул с магистрального пути на ветку, уходящую в темноту, и тут же погас его прожектор. Шум состава постепенно затихал. Диспетчер медленно обернулся.