Да, дело приняло неважный оборот. Мы ждали посланных час, два, три. Они не вернулись.

Понятно, на стойбище поднялся переполох. Мохов носился от шалаша к шалашу и кричал, что Анисим и «продавец кислых щей», то есть Корочка, изменили, перекинулись на сторону «лягавых», уехали вместе с прокурором в его таратайке. И что не следует очень полагаться на «господина офицера», то есть на меня.

Что мне было делать? Только одно - самому тревожиться не меньше других.

– Надо уходить, - сказал я Командору.
– Скорее!

Мы засыпали ямку с костром, замаскировали кусками дерна, раскидали по веточке шалаш, потом - по моему предложению - завалили вытоптанный папоротник буреломом и поспешили прочь.

Что же случилось с Анисимом и Корочкой?

Всю дорогу Корочка и Анисим шли с Мисяном, ничем не выдавая себя, как заправские подручные Командора.

Мисян меня не узнал. То ли я удачно изменил голос, или не смог он в те короткие, напряженные минуты как следует освоиться. А с Корочкой прокурор вообще не был знаком, и лейтенант не имел нужды раскрывать себя.

Лошадь прокурора обгладывала куст. Поодаль, в зарослях, стояла двухколесная повозка. Здесь Анисим положил берданку и стал запрягать.

Мисян наблюдал за ним. Сам в прошлом рабочий Зангезурских копей, Мисян тотчас увидел перед собой труженика.

– Руки у тебя работы просят, - сказал он.
– А бандит.

Анисим вздрогнул.

– Я-то бандит? Э-эх, - вздохнул он, закрепляя на шее буланого хомут.

– А кто же?
– спросил Мисян.
– Дезертир? Тоже замечательно!
– и он скривил губы.
– Весь народ воюет, а ты…

То, что Анисим совершил в следующую минуту, конечно, складывалось в его уме раньше, но обещание во всем слушаться нас, согласовывать с нами каждый свой шаг, сдерживало его. Сейчас его прорвало. Он, словно подстреленный, бухнулся перед прокурором на колени.

– Простите!
– молил Анисим прокурора.
– По дурости. Партизан я… В двадцатом году, против англичан… Да мы Командора в один момент… Гоните в город, зовите солдат. Вот и лейтенант тоже…

– Вы Миронов?
– спросил его прокурор.
– Я слышал про вас. Это вы просились на фронт?

– Я, я… Позвольте, я за кучера… Мигом домчим.

Он кончил запрягать, вывел лошадь на проселок и вскочил на облучок.

– Садитесь и вы, - спокойно сказал Мисян. Берданка Анисима оказалась у него и направилась на Корочку.

Он повиновался. Впоследствии я ругал его за то, что он не проявил находчивости, был безучастным, растерявшимся зрителем, когда Анисим отдался на милость правосудия. Но, в сущности, положение у Корочки было сложное, и укорял я его, пожалуй, напрасно.

Допустим, он назвал бы себя и вместе с Анисимом убедил Мисяна, вернулся ко мне. А дальше? Как объяснить Командору исчезновение Анисима? И Корочка, а с ним и я, наверное, серьезно подорвали бы доверие Командора. Вернуться вдвоем с Анисимом? Не вышло бы! Решение Анисима покинуть шайку было - по всему видно - твердое.

А главное, Мисян, повторяю, не знал Корочку. Возможно, и я на его месте ничего бы путного не придумал и под дулом ружья поднял бы руки.

Да, вот как это произошло. Конечно, в тот день я мог только гадать о судьбе Корочки и Анисима. Раз они не вернулись, - значит, вернее всего, Мисян увез их и, надо полагать, поднял на ноги милицию и пограничников.

Теперь единственный мой помощник - Тишка. Маловато! А события надвигались решающие.

Бросив стойбище, мы скитались по лесу. Подошвы сапог мы смазали снадобьем, отбивающим запах следа, и тут, кстати сказать, мне попался на глаза пузырек, смутивший Анисима. Пузырек с этикеткой французской парфюмерной фирмы, только и всего. Не буду описывать наши блуждания подробно. Главное, я окончательно рассеял настороженность Командора. Хорошим артистом я себя не считаю - куда мне до Корочки! Все дело в том, что Командор искал опоры, его забирал страх.

– А-ажиотаж невыносимый, - сказал он однажды, протирая свой револьвер.
– А Трофимов? Слава са-аздателю, завтра все решится.

– А именно?
– спросил я.

– Марч или па-ажалует завтра вечером или нет. А-адно из двух.

Так ночной посетитель обрел имя, а вслед за тем - из уст Командора - и биографию.

Узнал я следующее.

Некогда в Днепропетровске - он назывался в то время Екатеринославом - был маслодельный завод иностранного подданного Томаса Марча. В двадцатом году он умер от сыпняка; четырехлетнего сына Андрея взяла на воспитание кухарка Фелицианова и усыновила, дала ему свою фамилию. Командор в детстве жил на одной улице с Андреем, они вместе играли, вместе пошли в школу.