Левашов, по-летнему одетый в джинсы и рубашку с закатанными рукавами, перебросил ноги через вырез в борту машины. Соскочил на землю, повертел головой, осматриваясь.

– Это маленький шаг для одного человека, но огромный для всего человечества, – процитировал Шульгин слова Армстронга, сказанные им у трапа лунного модуля.

Левашов предпочел не ответить. Поздоровался за руку с Новиковым, потом с Шульгиным.

– Неплохо у вас тут, воздух свежий, и вообще… тишина.

– В Крыму воздух хуже? – съязвил Сашка.

Олег махнул рукой. Мол, сам все понимаешь, и нечего дурака валять. Он-то впервые оказался в родном городе за тридцать лет до своего рождения.

– Все сделал, – Левашов показал на машину. – Я там еще добавил пару ящиков гранат и бочонок коньяку. На всякий случай…

Он еще что-то хотел сказать, но сдержался. Незачем было. Сейчас они стояли рядом, все трое, словно в тот последний вечер в квартире у Олега, когда в дверь позвонили пришедшие за Ириной аггрианские боевики. И когда все кончилось, разом и навсегда. Нормальная вроде бы, привычная жизнь с ее смешными, если смотреть отсюда, заботами и проблемами. А началась совсем другая. Ни в сказке сказать, ни пером описать…

Были они трое, с детства неразлучные, хоть и расставались иногда на годы, друзья. А сейчас их что-то начало разделять. Неужели же только идеологический спор?

– Так кто у нас за королеву, а кто за Мазарини? – точно угадав смысл молчания Левашова, спросил Шульгин.

– Да пошел бы ты… Какой мы херней занимаемся, ребята… – с тоской ответил Олег.

– Не бери в голову, Олег. Все нормально… – тихо сказал Новиков, кладя руку ему на плечо.

Больше говорить было нечего. Особенно здесь. И в положении, когда Левашов через несколько минут вернется под прикрытие надежных бортов и переборок «Валгаллы», в теплую постель Ларисы или в свою лабораторию «алфизика», а Андрей с Сашкой останутся на припахивающем смертью московском сквознячке…

– Я сейчас… – Шульгин похлопал себя по карманам, не обнаружил фляжки, сбегал во флигель.

– Давайте, за удачу. И чтоб все было о'кей… Невзирая… – Сашка пустил по кругу тяжелую фарфоровую кружку.

Выпили без закуски, молча покурили.

– Ну так я пойду? – словно извиняясь, спросил Левашов.

Новиков и Шульгин приобняли его за плечи с двух сторон и, не сговариваясь, легонько подтолкнули к порталу внепространственного перехода.

– А хреново ему сейчас… – полувопросительно предположил Сашка.

– Хозяин – барин, хочет живет, хочет удавится…

– Да чего ты злишься, мы ж по-хорошему договорились.

– Не злюсь я, а так… – Новиков махнул рукой. – Чего он тебе привез?

– Надо бы сначала «доджа» в сарай загнать, а потом посмотрим.

– Вы, Андрей Александрович, стойте вот здесь и, ради бога, будьте внимательны, – указал Шульгин место у ограды Казанского вокзала поручику Юрченко, который считался большим специалистом по стрельбе из подствольного гранатомета и охотно откликался на кличку Хилл. Поинтересовавшись ее происхождением, Шульгин узнал, что так его прозвали еще в кадетском корпусе за привычку к выражению «не хило», в смысле высшего одобрения. Вторая буква «л» прибавилась позже, под влиянием английского языка. С назначенной поручику позиции хорошо был виден и вход в Николаевский вокзал, и площадка перед ним, на которой стояло пять или шесть легковых автомобилей.

– Ваша задача – не реагировать ни на какие наблюдаемые зрительно события, а дождаться меня с полковником Новиковым, вместе или как выйдет, либо персонально вам адресованного приказа по радио. Я знаю вас как человека исключительного хладнокровия, потому и поручаю этот пост. Возможно, придется уничтожить или обеспечить захват вон тех самобеглых колясок. Разумеется, в случае непосредственного нападения на вас действуйте по обстановке, однако желательно, чтобы и после этого вы оставались в пределах устойчивой связи. И в состоянии ее поддерживать. – Произнося это, Шульгин сохранял абсолютную невозмутимость и ровный, слегка занудливый тон, так что поручик остался в недоумении, сострил ли в конце своего инструктажа командир, или всего лишь максимально точно поставил боевую задачу.

Обойдя все прикрывающие район операции посты, Шульгин вернулся в зал ожидания первого класса, теперь ничем, кроме роскошных люстр и дубовой с бронзой буфетной стойки, не напоминающий о недавнем великолепии бывшего главного вокзала Империи.

Новиков, закончив осмотр места встречи изнутри, пристроился в углу зала на подоконнике, из-под козырька надвинутой на лоб буденовки наблюдая за бестолковым броуновским движением масс, мечтающих попасть на вечерний поезд.

Большинство потенциальных пассажиров, судя по их виду, направлялись не в сам Питер, а по тверским и новгородским городишкам и деревням. Были среди них москвичи, рассчитывающие разжиться каким-нибудь продовольствием, аборигены, прибарахлившиеся в столице, просто сообразительный народ, не желающий рисковать головами в чаянии грядущих уличных боев, военнослужащие, похожие на дезертиров, и дезертиры, прикидывающиеся красноармейцами.

Стоял утомительный гул голосов, воняло все теми же неистребимыми портянками, хлоркой, сырым сукном армяков и шинелей, к высоченным сводам зала поднимались облака дыма от бесчисленных самокруток.

То и дело толпу рассекали армейские патрули, наряды железнодорожной «заградиловки» и агенты трансчека в кожанках. Присматривались, намечали будущие жертвы, но особо пока никого не трогали. Все входы и выходы перекроют перед самым началом посадки – если таковая сегодня вообще состоится. И вот тогда уже – как кому повезет.