Славский улыбнулся как-то очень двусмысленно.

– Вы и вправду уверены, что хотите знать ВСЮ правду? Не боитесь, что знание не сделает вас свободным, а совсем даже наоборот? Есть ведь вещи, относительно которых благоразумный человек предпочитает оставаться в неведении…

– Эмерсона я тоже читал. И не согласен с ним…

– И все же подумайте. Приличный заработок без особого риска или…

– Вы что, господин Славский, лакея себе нанимаете? За такие предложения в цивилизованных странах вызывают на дуэль, а в вашей стране, насколько я знаю, допустимо и просто дать в морду…

Шульгин выразительно пошевелил пальцами, потом сжал их в кулак. Допил стоявшую перед ним рюмку водки, щелкнув зажигалкой, прикурил погасшую сигару, встал.

– Окончательный разговор состоится сегодня вечером. После того, как больного посетит ваш профессор. Затем я не буду считать себя связанным чувством долга. Хотя бы и врачебного.

Шульгин вышел из «Гамбринуса» как истинный британец, твердым размеренным шагом, с прямой спиной и высоко поднятой головой. Выстрела в спину он не опасался.

Держа в памяти примыкающие к Дерибасовской проходные дворы и переулки, сразу от крыльца свернул направо, еще раз направо и растворился между грязными, обшарпанными, окруженными крытыми галереями, воняющими чадом керосинок и жареной рыбой домами быстрее, чем Славский пришел в себя и кинулся следом.

Туман упал еще гуще, чем в то время, когда они спускались в кабачок, поэтому Шульгину даже не требовалось проверяться по всем правилам оперативной работы.

Уже метров за десять все тонуло в сероватой мути, а звук шагов по брусчатке, напротив, слышен был куда отчетливее. Здесь литая каучуковая подошва его ботинок давала дополнительные преимущества перед кожаными, на гвоздях подметками сапог Славского или до сих пор распространенными в Одессе деревянными «стукалками».

Спустившись дворами до Пушкинской, Сашка покурил у выходящего на улицу окна на площадке второго этажа солидного доходного дома, ожидая, не проявится ли вдруг в поле зрения подозрительная фигура.

Ничего заслуживающего внимания не увидел и, выйдя черным ходом, неторопливо направился к Французскому бульвару.

Ему, вообще-то, светиться не хотелось ни перед кем, но ситуация заставляла.

Сутки, максимум двое он мог еще в нормальном режиме играть свою роль перед фон Мюкке и Славским, а потом должен был наступить кризис.

Так лучше организовать его сейчас и под собственным контролем.

Губернское управление контрразведки располагалось в белом двухэтажном здании наискось от памятника Люку.

На всякий случай Шульгин подождал еще минут пятнадцать, сидя на парапете в начале Потемкинской лестницы.

Ни одного человека, похожего на филера, он за это время не обнаружил. Те, кто проходил мимо, вдоль бульвара, вверх или вниз по лестнице, либо вообще не обращали на него внимания, поглощенные собственными проблемами и мыслями, либо, наоборот, смотрели на неуместного здесь господина с чересчур уж откровенным, дилетантским, можно сказать, интересом.

Нет, слежки не было, да и не могло быть по определению. Это все же 21-й год, а не последняя треть века. Здесь «по-нашему» работать просто еще не умеют.

Начальник управления, сорокалетний полковник с худощавым умным лицом, по счастью, оказался на месте. После того как Шульгин назвал ему пароль высшей категории, разговор у них состоялся весьма содержательный и плодотворный.

Полковник Максин Владимир Иванович давно уже скучал без интересного дела, отчего и принял проект Шульгина не просто по обязанности, а с истинным удовольствием.

Рассчитывая, между прочим, и на полезные для себя лично последствия, поскольку в тех условиях должность у него была тупиковая. На ней можно просидеть и десять лет, и больше, до самой отставки, а неожиданный посетитель без всяких околичностей намекнул на совсем другие возможности.

По дороге от контрразведки к площади рядом с цирком Чинизелли, где помещалась биржа извозчиков, берущих седоков в Аркадию, станции Фонтанов и дальше по хуторам, с ним случилось забавное приключение.

Для него забавное, любому же мирному обывателю Одессы – более чем неприятное.

Когда он не торопясь шел мимо Александровского парка и как раз остановился, чтобы прикурить, из тумана вдруг выступили два молодых человека весьма цивилизованного вида, скорее всего принадлежавших в свое время к «приличным» слоям общества.

Это чувствовалось и по их опрятной одежде, и по манере разговора. Один из них наверняка был крещеным евреем, обучавшимся в коммерческом училище или гимназии Файга, второй – несомненно русский.

– Огоньком не позволите одолжиться? – спросил первый в надвинутой на глаза английской кепке с хлястиком, протягивая к Шульгину руку с зажатой между пальцами папиросой.