Скорее всего оттого, что слишком хорошо ему было давними августовскими днями, когда он с очередной подружкой сподобился прожить целых две недели в шикарном пансионате ЦК ВЛКСМ Украины «Чайка» в Лузановке.

И сейчас очень не хватало тогдашней веселой уличной толпы, потока машин, шелестящих вдоль Дерибасовской и Пушкинской, музыки в кафе на Приморском бульваре…

Ну и всего прочего, что бывало в двадцать с небольшим лет почти с каждым, кто вырывался из будничной суматохи на море, да еще не в провинциальные Лазаревку или Геленджик, а в легендарную Одессу.

А может, и погода влияла, все-таки не солнечный август стоял на дворе, а сырой и туманный октябрь, его последний день, просквоженный вдобавок пронзительно-резким норд-остом.

Но… «Времена не выбирают, в них живут и умирают», как сказал еще один поэт. И вместо веселой подружки в коротеньком летнем платье ему пришлось довольствоваться обществом совсем не веселого господина Славского, навязавшегося в спутники, то ли оттого, что действительно захотел прогуляться и попить пива в «Гамбринусе», то ли с целью пресечь несанкционированные контакты «поднадзорного».

Так Шульгин, не стесняясь, ему и сказал.

Если, мол, вы, господин Славский, считаете меня по-прежнему иностранным шпионом, так я все равно найду способ связаться со своей здешней резидентурой, хотя бы с помощью своего слуги, а ежели и вправду намерены показать мне достопримечательности вашего бывшего черноморского Марселя, то так и быть…

Они не стали выезжать в город на «Додже», а вполне демократически добрались до железнодорожного вокзала на разболтанном трамвае, почти полтора часа тащившемся по унылой степи вдоль «станций», а дальше пошли пешком.

– Хочу вас также поставить в известность, что в ближайшие дни я собираюсь заказать железнодорожную платформу, погрузиться на нее и покинуть пределы гостеприимной России. Скорее всего – в сторону Греции. Осмотрю Акрополь и затем пароходом – в Африку. Там, мне кажется, будет не в пример спокойнее…

– Ну, зачем же так? Сами говорили, что обожаете приключения, а стоило столкнуться с совсем маленьким недоразумением – и сразу в Африку. Думаете, туареги или берберы отнесутся к вам почтительнее? Ах да, как же! «Несите бремя белых…» Просвещенному мореплавателю гораздо привычнее общаться с дикими туземцами, чем с непостижимыми скифами. Так ведь, господин Мэллони?

Ирония Славского была изящна и уместна, Шульгин подумал, что он действительно весьма неглупый человек. Что его вполне устраивало.

– Есть резон в ваших словах, есть. Туареги действительно относятся к богатому «ференги» 18 если не почтительнее, то, по крайней мере, предсказуемее.

– Ничего, попривыкнете. А то ведь уедете, ничего, по сути, не увидев и не поняв, и будете потом описывать нас, вроде как Герберштейн московитов шестнадцатого века.

Обидно, честное слово, читать такие глупости. Давайте вот лучше спустимся в этот подвальчик, выпьем по маленькой, пивцом заполируем, перекусим опять же. Глядишь, и настроение у вас улучшится…

Шульгин не возразил. Они спустились по стертым чуть не до половины грязным мраморным ступенькам в сводчатый зал ресторанчика, тот самый, где через полсотни лет помещался пивной бар «Гамбринус», не имевший, кстати, ничего общего с настоящим «Гамбринусом», описанным Куприным.

По причине раннего времени, кроме них, в зале оказалось всего трое посетителей, пивших водку и нещадно дымивших контрабандным турецким табаком в дальнем углу.

Сашка привычно напрягся. Слишком целенаправленно, как ему показалось, Славский шел именно к этому заведению. Здесь вполне могла ждать засада. Но не беда, с четырьмя он справится голыми руками, не придется и пистолет вынимать, а обстановка зато сразу прояснится.

Привычно, словно бывал здесь каждый день, Славский движением пальца подозвал официанта.

– Ну-с, любезнейший, что у вас есть?

– Все! – с великолепной уверенностью ответил остроносый человечек с жидкими усиками.

– Тогда угощайте…

Не прошло и трех минут, как на столе появилась тарелка с крупными креветками, тарелка с золотыми здоровенными кефалями горячего копчения (здесь все ели кефаль, как через полвека – мороженого минтая. «Шаланды, полные кефали» – помните?), несколько ломтей хлеба, две высокие, с выщербленными краями кружки пива и бутылка местной водки с подмокшей синей этикеткой.

Шульгин, вернее, в данном случае Ричард Мэллони смотрел на все это с некоторым изумлением.

– По-русски слово «все» обозначает именно такой ассортимент блюд?

Славский довольно рассмеялся.

– Вот именно. Ничего другого здесь исстари не подают. Зато ручаюсь – и «рачки», как здесь говорят, и рыба совершенно изумительны. Вы попробуйте, попробуйте…

Тут бывший гусар не солгал. И креветки, и рыба, и даже водка оказались чрезвычайно вкусны.

В немалой мере потому, наверное, что море у Одессы было совершенно чистым, несколько лет в него не попадали ни промышленные отходы большого города и порта, ни остатки нефти из топливных цистерн боевых кораблей.