– Само собой, – кивнул Шульгин. – Но тебе же сказали – «если что»! По-моему, достаточно внятная мысль.

А мне как-то сразу стало приятно и хорошо. Никаких сомнений, никаких рефлексий типа «стоит ли снова связываться? Ты ж себе и Ирине слово давал…». Я молча подтягивал ремни снаряжения, размещал на поясном и портупейных ремнях подсумки, что-то раскладывал по карманам.

В голове крутились стихи:

Это опять Симонов, последнее время – часто стал вспоминаться. Вот и сейчас, вроде бы – к месту. Амундсен, которому эти строки посвящены, после долгих лет скучного покоя узнал об исчезновении дирижабля «Италия» в окрестностях полюса и, вспомнив молодость, сбежал из дома, чтобы лично участвовать в поисках… Совсем как мы сейчас – никому ничего не сказав, суемся незнамо куда, и чем это кончится?

Единственное, что я успел бросить Удолину, когда мы плотно, касаясь друг друга плечами, подчинились его сосредоточенному и в то же время уплывающему взгляду:

– Василич, ты хоть осмотрись поначалу, куда высаживать будешь…

В самый последний момент я внезапно ощутил прилив провидческой тревоги. Дело, пусть и не Восток, а явный Север, все равно тонкое.

Вдруг, с ходу не сориентировавшись, он воплотит нас прямо посередине становища монстров, голов этак в сто, и все при взведенных митральезах? В том месте, которое Сашка сумел обойти стороной, а мы вляпаемся по самое некуда… Вернуться-то вернемся, если каким-нибудь ментазащитным колпаком не накроют, но ощущение пронзающих тебя пуль – совершенно никчемный жизненный опыт.

Уходя в астрал, мы крепко вцепились в поясные ремни друг друга. Я точно не знаю, какое усилие требуется, чтобы такой ремень разорвать. На практике с подобным не сталкивался. Да и сжатую кисть у живого человека разжать просто так мало кому удастся, особенно если альтернатива – падение в пропасть «не знаю чего».

Полет, перелет, переформатирование наших личностей во что-то другое длилось, по субъективному ощущению, дольше, чем когда-либо. Причем именно как перемещение между точками А и Б это не воспринималось. Объяснить такое столь же сложно, как разницу в поцелуях с любимой девушкой и случайной подругой.

Мне хватило времени подумать даже о том, что совсем неясно, как же мы можем попасть в то время и место, которые давно стерты. В подлинном мире мы все отыграли назад, Шульгин вернулся к нам до того, как начала твориться вся эта несуразица.

Однако если в его памяти нужные воспоминания остались, то, независимо от соотношения воображаемого и сущего, Удолин в состоянии реставрировать их до уровня, пригодного к чувственному восприятию. Как, наверное, смог бы материализовать мои детские впечатления от впервые увиденного моря.

– Приехали, – такими словами, продолжая гагаринскую традицию, мог бы объявить о посадке на Луну Нейл Армстронг. Но сказал это Шульгин, когда мы куда-то «прилетели» и ощутили под ногами твердую почву. Я почувствовал, что друзья с двух сторон отцепились от моего ремня, и открыл глаза.

Мы стояли на опушке густого елового леса, старого, столетнего, наверное. В глубину скорее всего непроходимого. Широченные, как самолетные крылья, лапы низко склонялись к полуметровым сугробам. Впереди простирался широкий распадок, его противоположный склон тоже покрывал скрывающийся за горизонт ельник. Этот пейзаж и вправду напомнил мне ландшафты зимней Валгаллы, попадавшиеся по пути нашей экспедиции на поиски города квангов. А также одну из картин Верещагина из жизни партизан войны двенадцатого года. И мы сейчас, вроде тех мужиков в армяках, с топорами и вилами, выглядывали из мрачных дебрей, ожидая приближающегося неприятеля.

Однако распадок был первозданно пустынен, что и к лучшему, пока мы не сориентировались, ментально и географически.

Самочувствие после реинкарнации было не хуже, чем в любой из предыдущих разов, настроение – тоже.

Автоматически произвели над собой несколько известных тестов, удостоверивших, что никаких отклонений от нормы не наблюдается и материальная идентичность – полная.

– Раз так, отойдем на пару шагов назад, – предложил я, – обмозгуем, что дальше…

Разгребли и утоптали площадочку у самого древесного ствола, почти не потревожив снеговые шапки на ветвях. Здесь нас ни с вертолета не заметить, ни с поля.

Первым делом проверили и взвели карабины.

– Приехали, значит, – повторил Сашкины слова Олег. – А куда? Соображай, что там с памятью твоей стало…

Пока он соображал, закурили.

Мороз стоял так себе, вполне терпимый, градусов около пятнадцати Цельсия. Ветер присутствовал, но не тот почти ураганный, что встретил Шульгина прошлый раз, а так – «умеренный до сильного», гнувший мерзлые кусты и завивавший вдоль распадка вихри поземки.