Шрифт:
– Да, Сергей Павлович говорил нам об этом. И еще о каком-то метеорологе из Туры…
– Мы обращались к Королеву за помощью, – подтвердил Виллманн. – Пытались заинтересовать его… А метеоролог – его фамилия Мангулов – регулярно передает нам свои наблюдения. Неужели Королев и это помнит?
– А почему же я здесь? – удивился гость.
Шел 1965 год. Чарльз Виллманн и Виталий Севастьянов, приехавший в Тарту, долго обсуждали, как именно обнаруживать серебристые облака в космосе.
Оператор Центра управления принял необычное сообщение с «Салюта-4».
– Видим блестящий холодный снег, – передавал Петр Климук, – он переливается так красиво… Облака тянутся сплошной линией от Урала до Камчатки, до самого восхода солнца…
После отбоя, как обычно, Виталий Севастьянов пристроился у иллюминатора и раскрыл свой дневник.
«2 июля 1975 года. Среда, 40-е сутки полета, – записал бортинженер «Салюта-4». – Вчера вечером и сегодня мы наблюдали еще одно чудо природы – серебристые облака. Эти облака находятся на высоте 60—70—80 километров. Природа их полностью неизвестна. Во многом они загадочны. На всей Земле их наблюдали не более тысячи раз. И вот мы наблюдаем их в космосе. Впервые. Мы действительно первооткрыватели. Тщательно наблюдаем, записываем, надиктовываем на магнитофоны, зарисовываем. С Земли приняли экстренное сообщение: разрешают нам в тени Земли провести ориентацию станции в сторону восхода Солнца и, обнаружив серебристые облака, провести их исследование спектральной аппаратурой и фотографирование».
Виллманн смотрит вдаль, думает о своем.
– Вспаханное поле… – вдруг говорит он.
– Что?
– Юрий Гагарин сказал, что космос напоминает ему вспаханное поле, засеянное зернами-звездами. Не правда ли, точно подмечено?
«Вспаханное поле» – впервые прозвучало во время отчета о полете. На следующий день после возвращения из космоса.
А пока идет зима 60-го. И еще никто не знает, в какой именно день Юрий Гагарин поднимется в космос.
17 января начались экзамены. Их принимали не только руководители Центра подготовки, но и создатели космической техники.
И среди них К. П. Феоктистов.
25 января Юрию Гагарину было присвоено звание «космонавт».
До старта первого человека в космос оставалось 3 месяца и 18 дней.
АПРЕЛЬ 1961
Началось буднично. Пожалуй, даже слишком.
После обеда приехал в Звездный Каманин, собрал космонавтов.
– Принято решение правительства о полете человека в космос, – лаконично объявил Николай Петрович. – Послезавтра вылетаем на космодром.
Это было 3 апреля.
Их встречал Сергей Павлович у трапа. Каждому пожал руку.
– Как настроение, орелики? – улыбнулся Королев.
– Боевое, – за всех ответил кто-то, кажется, Герман Титов.
– В таком случае, будем работать вместе, – сказал Сергей Павлович. – Думаю, что восьмого можно будет вывозить ракету на стартовую позицию, а десятого-двенадцатого старт. Как видите, в вашем распоряжении еще есть время.
И космонавтам, и Каманину, и Карпову – всем показалось, что настроение у Главного конструктора хорошее, он стал мягче, добродушнее. Но едва Евгений Анатольевич Карпов остался с ним наедине, как лицо Королева изменилось.
– Не переусердствуйте, – жестко сказал он. – Надо, чтобы летчик ушел в полет в наилучшей форме, не перегорел. Составьте поминутный график занятости командира и запасного пилота… И хочу напомнить, что вы несете персональную ответственность за готовность космонавтов к полету.
Королев уехал.
Космонавты увидели его только на следующий день вечером. Вместе с Келдышем он приехал, чтобы посмотреть примерку скафандров.
Первым свой скафандр опробовал Гагарин, хотя никакого решения о пилоте Государственная комиссия еще не приняла.
«Вернулись в гостиницу около одиннадцати ночи, – вспоминал Н. П. Каманин. – Весь день я наблюдал за Гагариным. Спокойствие, уверенность, хорошие знания – вот самое характерное из того, на что я обратил внимание».
Перед сном космонавты разговорились о запуске ракеты. Им довелось видеть его, когда летала Звездочка и «Иван Иванович» в марте.
Юрий Гагарин часто рассказывал о том дне, он очень гордился, что дал имя Звездочке:
«Нам показали дворняжку светлой рыжеватой масти с темными пятнами. Я взял ее на руки. Весила она не больше шести килограммов. Я погладил ее. Собака доверчиво лизнула руку. Она была очень похожа на нашу домашнюю собачонку в родном селе, с которой я часто играл в детстве.
– Как ее зовут?
Оказалось, что у нее еще нет имени – пока она значилась под каким-то испытательным номером. Посылать в космос пассажира без имени, без паспорта? Где это видано! И тут нам предложили придумать ей имя. Перебрали десяток популярных собачьих кличек. Но они все как-то не подходили к этой удивительно милой рыжеватенькой собачонке. Тут меня позвали, я опустил ее на землю и сказал:
– Ну, счастливого пути, Звездочка!
И все присутствующие согласились: быть ей Звездочкой».