Жан-Пьер рассмеялся:

— Вам известно о сокровищах нашей страны гораздо больше, чем нам, мадемуазель, клянусь!

— Не думаю, что вы правы, но чем больше узнаешь, тем больше понимаешь, сколь безбрежно море того, что еще предстоит познать. Для меня, например, это замки и картины, а для вас… виноград и вино.

Жан-Пьер снова засмеялся, и очень заразительно:

— Какая разница! Духовное и материальное!

— Я думаю, что это очень увлекательное и благородное дело, как я уже говорила мадам Бастид, — сажать виноградную лозу, ухаживать за ней и оберегать, а сочные грозди превращать в вино.

— Да, это очень азартное занятие, — сказал Жан-Пьер.

— Как и всякое другое.

— Вы себе не представляете, мадемуазель, какие мучения мы постоянно испытываем. А не случится ли мороз, который может уничтожить виноградники? А не будет ли виноград кислым из-за холодной погоды? Каждый день виноградники надо осматривать: не появилась ли на лозе мучнистая роса, черная гниль или еще какие-нибудь другие болезни или вредители? Ведь вредителей так много, но у всех у них лишь одно стремление — погубить урожай винограда. И пока урожай не собран, мы не можем чувствовать себя в безопасности и быть спокойными. Но зато после сбора урожая вы можете видеть нас наконец счастливыми.

— Надеюсь увидеть вас счастливыми.

Он выглядел немного опешившим.

— Вы начали работать в замке, мадемуазель?

— Я бы не сказала. Меня еще не приняли. Я должна ждать…

— … Решения господина графа, — сказала мадам Бастид.

— Это вполне естественно, — добавила я, движимая неосознанным желанием защитить графа. — Можно сказать, что я приехала сюда при особых обстоятельствах и не совсем законно. Они ожидали моего отца, а я не сообщила им, что он умер и что я предлагаю вместо него выполнить порученную ему работу. Теперь все зависит от господина графа.

— Все зависит от господина графа, — покорно заметила мадам Бастид.

— Что, как сказала мадемуазель, является вполне естественным, — добавил Жан-Пьер с самой лучезарной улыбкой, — поскольку замок принадлежит ему, картины, которые надо реставрировать, тоже принадлежат ему, виноградники принадлежат ему… и в какой-то степени все мы здесь принадлежим ему.

— Ты говоришь так, будто мы живем еще до Революции, — пробормотала мадам Бастид.

Жан-Пьер посмотрел на меня.

— Здесь, мадемуазель, мало что изменилось за все эти годы. Замок по-прежнему защищает городок и все окрестности, как это и было в течение нескольких веков. И мы, чьи отцы и деды зависели от благополучия и щедрости владельцев замка, все так же зависим от господина графа. Мало что изменилось в Гайяре. Так хочется господину де ла Талю, так оно и есть на самом деле.

— У меня такое чувство, что его не очень-то любят те, кто зависит от него.

— Очевидно, только те, кто любит зависеть, любят тех, от кого они зависят. А независимые всегда восстают.

Я была немного озадачена нашим разговором. Было совершенно очевидно, что далеко не все в округе одинаково благожелательно относятся к графу, но мне все больше и больше хотелось узнать буквально все об этом человеке, поэтому я сказала:

— Да, в настоящий момент я вот тоже должна набраться терпения и ждать его возвращения.

— Месье Филипп не дерзнет взять на себя принятие решения, потому что побоится вызвать раздражение графа, — сказал Жан-Пьер.

— Он очень боится своего кузена?

— Больше, чем многие другие. Если граф не женится, Филипп становится наследником, ибо де ла Тали придерживаются порядков и традиций королевской фамилии, и закон, относящийся к Валуа и Бурбонам, является руководством и для семьи де ла Талей. Но, как и во всем другом, все зависит от графа. Поскольку наследовать должен кто-то из мужчин, то он может передать право на наследование помимо своего кузена кому-нибудь из других родственников. Мне иногда кажется, что это не Гайяр, а Версаль времен Луи XIV.

— Но, по-моему, граф еще молодой… по крайней мере, не старый. Почему бы ему снова не жениться?

— Говорят, что ему ненавистна сама эта идея.

— Мне казалось, что ему, человеку из такой благородной и древней фамилии, нужно продолжить свой род. И это может стать предметом его гордости.

— Да, он самый гордый человек во всей Франции.

В этот момент в дом вбежали дети, ведя за собой Габриэль и своего отца, Армана. Габриэль Бастид оказалась необыкновенно симпатичной девушкой. Как и все остальные члены семьи, она была смуглая и темноволосая, но ее глаза имели глубокий синий оттенок, и именно они придавали ей необыкновенную привлекательность. Она выглядела очень приветливой, но еще более нерешительной и подавленной.