— Мадемуазель… пойдемте.

Ужасное ощущение улетучилось, и я повернулась к Женевьеве. Все время, пока она поднималась по лестнице впереди меня, мне казалось, что я слышу позади себя чьи-то шаги и чьи-то ледяные руки тянутся, чтобы утащить меня обратно в подземелье. Все это было, конечно, игрой моего воображения, но горло сдавили спазмы страха, так что я едва могла дышать, а сердце тяжелым камнем трепыхалось в груди.

Пламя свечи вдруг метнулось в сторону, и я застыла в ужасе, ожидая, что она вот-вот погаснет. Мне казалось, что мы никогда не одолеем лестницу и не выберемся наверх. Этот подъем никогда не занимал больше одной минуты или около этого, но мне казалось, что прошли все десять. Совершенно бездыханная, я остановилась на верхней ступеньке как раз над тем местом, под которым находилась камера забвения.

— Скорее, мадемуазель, — сказала Женевьева, стуча зубами. — Мне холодно.

Наконец-то мы добрались до моей комнаты.

— Мадемуазель, — сказала Женевьева, — могу я остаться на ночь у вас?

— Конечно.

Я знала, что Женевьеве так же страшно, как и мне, и что она боится спать одна. Я долго лежала без сна, перебирая в памяти каждую минуту ночного приключения. Страх перед неизвестным, уговаривала я себя, мы унаследовали от наших первобытных предков. Чего я испугалась в подземной тюрьме? Духов прошлого? Чего-то, что является, плодом лишь детского воображения?

Когда же я наконец заснула, зловещий стук преследовал меня и во сне. Мне снилась молодая женщина, которая не могла обрести покой, потому что умерла насильственной смертью. Она хотела вернуться, чтобы объяснить мне, как именно она умерла.

Тук-тук!

Я вскочила в постели. Служанка принесла мне поднос с завтраком. Женевьева, должно быть, проснулась раньше, ибо ее уже не было в комнате.

На следующий день после обеда я спустилась в подземную тюрьму одна. Я собиралась позвать с собой Женевьеву, но нигде не нашла ее. Я сама слышала стук, о котором мне раньше рассказывала Женевьева, и мне хотелось выяснить, что же это было такое.

Стоял солнечный день, и все выглядело иначе — веселей, праздничней! Даже древняя лестница не казалась сейчас такой темной, потому что через одну из длинных узких амбразур сюда проникало немного дневного света. И хотя она выглядела довольно мрачно, но все-таки не так ужасно, как ночью при свете единственной маленькой свечи.

Я добралась до двери, ведущей в подземную тюрьму. Даже сейчас, в один из самых светлых дней года, было трудно что-либо рассмотреть. Но после того как я немного постояла, вглядываясь в темноту, мои глаза привыкли к ней и я смогла различить очертания ужасных ниш, которые назывались клетками. Когда я шагнула немного вперед, тяжелая дверь неожиданно захлопнулась за мной, и я не смогла сдержать вскрик ужаса при виде скользнувшей ко мне тени. Чья-то рука схватила меня за локоть.

— Мадемуазель Лоусон!

У меня перехватило дыхание. Передо мной стоял граф.

— Я… я… — пыталась я вымолвить хотя бы слово. — Вы меня так напугали.

— Да, это было глупо с моей стороны. Как здесь темно, когда закрыта дверь. — Однако он не сделал ни малейшей попытки открыть ее. — А я никак не мог понять, кто бы это мог быть, — сказал он. — Хотя следовало бы догадаться, что это вы — с вашим интересом к замку и неуемным стремлением все изучать и исследовать… даже такие ужасные места, как это. Видимо, в них тоже есть своя прелесть.

Граф положил руку мне на плечо. Я дрожала от страха и никак не могла понять, чего именно боюсь. Он прошептал мне на ухо:

— Что вы надеялись здесь обнаружить, мадемуазель Лоусон?

— Я и сама не знаю. Женевьева слышала какие-то звуки, и этой ночью мы спустились выяснить, в чем дело. Потом я пообещала, что мы еще раз придем сюда днем.

— Так она тоже придет сюда?

— Вполне вероятно.

Он засмеялся:

— Звуки… Какие звуки?

— Как будто кто-то стучит. Женевьева говорила мне о них раньше. Вот мы с ней и договорились, что когда она услышит эти звуки снова, то сообщит мне, и мы попытаемся вместе выяснить, что происходит.

— Можно легко догадаться, что бы это могло быть, — сказал он. — Жуки-древоточцы.

— О…

— Вы должны были бы догадаться. Наверняка сталкивались с ними в замках Англии.

— Конечно, но эти каменные стены…

— Здесь очень много дерева. — Он отошел от меня и, подойдя к двери, распахнул ее. Теперь я могла видеть более отчетливо ужасные решетки, страшные кольца, цепи… и графа, бледного, с очень сосредоточенным и более замкнутым, чем обычно, выражением лица. — Если завелись эти жуки…

— Вам придется все очень внимательно обследовать?

— Да, но после сбора винограда, — кивнул он. — Это займет чертовски много времени — обстучать все помещения. Прошло только десять лет с тех пор, как проводили подобную профилактику. Так что вряд ли они успели натворить много бед.

— А как вы оказались здесь? — спросила я.

— Увидел, как вы направились вниз, и пошел за вами. Я подумал, уж не сделали ли вы какого-нибудь открытия? — ответил граф.