— Открытия? Какого открытия?

— Какую-нибудь картину на стене или что-то в этом роде. Вы же сами рассказывали мне, помните?

— Но здесь…

— Всегда трудно предположить, где может быть спрятано сокровище, не так ли?

— Вы, пожалуй, правы.

— Давайте не будем никому говорить о странных стуках. Если о них услышит Готье, он тут же начнет твердить о необходимости пригласить экспертов. Подождем, пока не уберут урожай. Вы не представляете, мадемуазель Лоусон, хотя скоро увидите своими глазами, какое здесь царит лихорадочное оживление, когда поспевает виноград. И в это время нельзя отвлекать работников на какие-то другие дела.

— Могу ли я рассказать Женевьеве, как вы объясняете происхождение звуков?

— Да, конечно.

Мы вместе поднялись по лестнице, и, как всегда в его присутствии, мною владели смешанные чувства. Я ощущала себя так, будто меня поймали на чем-то предосудительном, а с другой стороны, меня неудержимо тянуло говорить с ним снова и снова.

На следующий день во время прогулки верхом я объяснила Женевьеве происхождение звуков.

— Жуки? — вскричала она. — Как? Они такие же ужасные, как и привидения!

— Чепуха, — рассмеялась я. — Вполне материальные создания, и их можно уничтожить.

— Ага, пока они не уничтожили весь замок. Ух! Мне совсем не нравится, если у нас действительно завелись жуки. А почему они стучат?

— Они стучат головками о дерево, чтобы привлечь к себе партнеров.

Сказанное мной развеселило Женевьеву, и у нас обеих сразу поднялось настроение. Я поняла, что девочка почувствовала явное облегчение.

День выдался замечательный. Утро было несколько пасмурное, но зато трава и деревья издавали чудесный запах свежести… Гроздья винограда почти все уже были срезаны. Остались нетронутыми самые лучшие из них, и теперь они без всяких помех вбирали в себя солнечный свет и тепло, чтобы ягоды стали еще более сладкими и дали потом прекрасное вино.

Внезапно Женевьева сказала:

— Мне бы так хотелось, чтобы вы обедали вместе с нами, мадемуазель.

— Спасибо, Женевьева, — ответила я, — но я не могу приходить без приглашения.

— Мне всегда бывает интересно, когда вы разговариваете с папой.

— Вот оно что!

Девочка нахмурилась:

— Лучше бы она не приезжала сюда. Я не люблю ее. И она меня тоже.

— Вы имеете в виду тетю Клод?

— Она мне не тетя.

— Так проще называть ее.

— Почему? Она не намного старше меня. Кажется, все забыли, что я уже взрослая… Давайте зайдем к Бастидам и посмотрим, что они там поделывают.

Недовольное выражение ее лица, вызванное нашим разговором о Клод, при упоминании имени Бастидов мгновенно исчезло. И я с огромным удовольствием повернула своего Бонома на дорожку, ведущую к дому Бастидов.

Ива и Марго мы застали в саду. Они держали в руках корзинки и, согнувшись в три погибели, внимательно обследовали тропинку, напевая что-то тонкими детскими голосами, и непрерывно перекликались друг с другом.

Мы привязали лошадей к столбу, и Женевьева побежала к ним выяснить, чем это они заняты.

— Разве вы не знаете? — воскликнула Марго, которая была в том возрасте, когда всех, кто не знал того, что знала она, была склонна считать чудовищно невежественными.

— Улитки! — закричала Женевьева.

Ив ухмыльнулся и протянул ей корзинку, показывая содержимое. В ней лежало несколько улиток.

— Мы собрались устроить пир.

Он остановился и начал, пританцовывая, припевать:

Этот маленький простак,

Этот маленький простак,

Который отправился в Монброн…

— Вы только посмотрите на эту! — вдруг завопил он. — Так она никогда не доберется до Монброна. — Он состроил Женевьеве смешную рожицу. — Мы собираемся попировать улитками. Дождик выгнал их наружу. Берите корзинку и помогайте нам.

— Где? — спросила Женевьева.

— Жанна вам даст.

Женевьева побежала вокруг дома в кухню, где Жанна готовила бульон. А я стала думать о том, как изменилось настроение Женевьевы, едва она подошла к этому, дому.

Ив продолжал пританцовывать.

— Вы должны присоединиться к нашему пиру, мадемуазель Даллас, — сказал он.

— Но не раньше, чем через две недели! — прокричала Марго.

— Их сначала надо выдерживать две недели, а затем подать с чесноком и петрушкой. — Ив погладил свой живот, предаваясь приятным воспоминаниям. — Восхитительно!