Светлана Михайловна Горяинова, секретарь, напоила нас чаем. Чувствовалось, она всей душой переживает за “Правду”, где проработала много лет.

Приехал на заседание и министр Федотов. Познакомившись с проектом нового положения о поддержке СМИ, вслух прокомментировал:

Понимаю, вы хотите внести поправки в интересах “Правды”…

И тут Володя Лисин, простите, Владимир Павлович наклоняется к министру и что-то ему говорит. Затем объявляет:

Извините, товарищи депутаты, я должен проводить министра — у него много дел.

Они с Федотовым выходят из зала заседаний. А обсуждение по докладу депутата, готовившего вопрос, уже началось — причем в самом доброжелательном для “Правды” тоне. Когда Лисин возвращается, ему остается только поставить вопрос на голосование и подвести его позитивный итог.

Но история на этом не заканчивается. Решение, конечно, принято хорошее, но денег под него пока нет. Что делать?

Сидим мы как-то ближе к вечеру с Георгием Овчаренко, тогда — парламентским обозревателем “Правды”, обсуждаем житье-бытье. Положение газеты по-прежнему — хоть плачь.

Надо обращаться к министру, — предлагает коллега.

А что? Давай я ему позвоню

Надо сказать, что демократический режим сразу же после августовского переворота озаботился тем, чтобы верхних начальников не отрывали от государственных делслучайные и никчемные люди. Некоторые руководители собственноручно составляли для своих секретарш особые списки: если позвонит Икс — соединяйте, если Игрек — меня нет, я в Кремле.

Но в этот раз секретарша без лишних слов соединила меня с министром. Михаил Александрович, кажется, только что вернулся с какого-то важного совещания, был в хорошем расположении духа.

— Пишите заявку на дотации, — выслушав нашу просьбу, коротко сказал он. — Да, да, я дам распоряжение.

(Как-то на журналистском празднике, уже в ХХI веке, мы с ним встретились, поздоровались. Я сказал:

— Вот человек, который спас “Правду”. Помните мой звонок и ваше решение о дотациях?

— Помню, помню. Недавно мы об этом вспоминали.)

Но решение Комитета законодателей Верховного Совета, согласие министра — это было лишь начало хождения по бюрократическим коридорам. Надо было обить пороги департаментов и управлений, доказать, что “Правда” отнюдь не греческое издание, что она сохранила свое юридическое лицо.

Захожу в кабинет ответственного сотрудника департамента (не помню его точного названия) по вызову тов. Мичурина. Фамилия в нашей стране известная: был такой знаменитый селекционер, который якобы не хотел ждать милостей от природы, а считал, что взять их у нее — наша задача. Раньше, в сталинскую эпоху, Ивана Владимировича боготворили, сочиняли о нем книги, снимали фильмы. Потом объявили шарлатаном, насильником над природой — почти полусумасшедшим, как и Константина Эдуардовича Циолковского, романтика космонавтики. Не мудрено, что в моем сознании фамилия Мичурин была намертво впаяна в связку: природа — ее преобразование — Иван Владимирович — милости — привои-подвои…

Рассказываю Мичурину о ситуации в “Правде”, отвечаю на острые вопросы по поводу взаимоотношений с греческими компаньонами. Чувствую, человек не просто исполняет распоряжение министра, а ищет какое-то разумное решение. И вдруг слышу:

— А ведь в “Правде” работал, и много лет, мой дядя Константин Иванович Мичурин…

Господи, да как же я о том забыл! Вот дефект человеческого сознания, уже давно подмеченный психологами: попроси назвать дерево — услышишь береза или яблоня; попроси назвать поэта — услышишь: Пушкин…Да мы же с Константином Ивановичем Мичуриным, заместителем редактора промышленно-экономического отдела “Правды”, человеком знающим и трудолюбивым, работали на одном этаже редакции. Встречались каждый день (тогда в “Правде” не знали выходных). В силу разного возраста мы не очень тесно общались — все-таки мы люди несхожих эпох. Но мое отношение к Константину Ивановичу было уважительным и корректным — как у ученика к учителю.

Значит, так было назначено судьбой, чтобы перспективы “Правды” просматривались глазами не посторонних равнодушных людей, а тех, кто так илииначе были причастны к нашей газете.

Жаль, что сейчас, на разбеге ХХI века, к ней тянут руки молодые, но уже замшелые партократы, прославившие себя разве что извечным рабским вопросом: Чего изволите? А этот вопрос, как я написал в одном из своих стихотворений (извините, за нескромность!), способна задать и собака. Простите, если обидел братьев наших меньших.

…Не знаю, насколько вам стало понятно, как смогла выжить “Правда”, казалось бы, обреченная на вечное забвение?

По крайней мере, у вас есть пища для размышлений.

Но все же считаю, что не сказано главное: правдисты, брошенные на произвол судьбы после августа — 91, не сдали своих позиций. Как будто взяли за правило приказ Верховного Главнокомандующего в годы Великой Отечественной: “Ни шагу назад!”. Только вперед, только на линию огня!

Сегодня даже многие из коллег, провозгласившие было подлый девиз: не победи Красная Армия, мы бы жили так же богато, как поверженные нами немцы, начинают сдавать назад. И все жескрупулезно подсчитывают военные потери: вот, мол, прославленные советские полководцы не смогли побеждать умением, брали большей кровью. Особенно “здоровы и ловки” в своих суждениях те, кто нигде, кроме казино, не рисковал, кто не взял с боем ни одной высотки, не командовал не только батальоном (ё — комбат), но и ротой, и взводом.