— Пора бросить благолупости, осознать себя частью европейско-американского христианского мира.

… Пышными лопухами цвела наша гордость великоросса.

Надо закончить нашу столетнюю войну с Западом.

— Россия, став частью западного мира, останется Россией и даже сможет повлиять на западную культуру...

Цитирую не по стенограмме — по записям в блокноте, но за смысл — ручаюсь. Был в конце аксеновской речи гневный спич по поводу того, что и у нынешней России — “Трусливая, глумливая и наглая улыбочка в сторону Запада”.

С Аксеновым резко спорил Зиновьев, но он выступал гораздо позже — после Станкевича, Буковского, Попова и Максимова, который к началу дискуссии опоздал и пришел почти что к моменту своего выступления. Речь Максимов читал по рукописи, звенящим голосом, словно опасаясь, что ему не дадут договорить.

Но о его острокритической публицистической статье — а это был по сути блестящий памфлет — несколько позже. Сначала — о выступлении Буковского, которое многих из участников демографического сборища повергло едва ли не в шоковое состояние.

— Чем чаще я езжу в Россию, — начал Буковский, — тем меньше у меня остается надежд на ее возрождение.

— После крушения коммунистического режима у народа России была возможность выбрать достойное правительство…. Но нынешние лидеры — не те люди, с которыми я хотел бы сидеть за одним столом.

Особое возмущение оратора вызвало то, что среди сегодняшних “великих” демократов — генерал КГБ Калугин, издавший на западе книгу под гордым заголовком: “Я организовал убийство Маркова”, болгарского диссидента. Досталось и бывшей партгосноменклатуре в бывших союзных республиках — Кравчуку, Шеварднадзе, Алиеву….

— Тоже и в России…

Ум, честность и партийность несовместимы.

Рыночную экономику такие люди понимают, прежде всего, как коррупцию…

— Помните стихи Александра Галича: А над гробом стали мародеры и несут почетный караул.

Так что к выступлению Максимова зал уже был разогрет почти до кипения. И все же Владимир Емельянович нашел свои слова, сказал о том, о чем до него не говорили. Если Буковский выступал как бы от имени разочарованных и обойденных в России вниманием диссидентов, то Максимов читал свою речь с болью за Россию, за ее народ.

— Растление — вот нынешняя российская реальность.

Больше всего возмущало писателя поведение тех, кто на словах причисляет себя к интеллигенции:

— Можно ли интеллигенту призывать к иностранной оккупации России? А это делает Новодворская…

— А каких, извините, слов заслуживает публицист, который пропагандирует “опыт” решения хлебного вопроса в России гитлеровскими оккупационными войсками?

— Плевать в лицо народу безнаказанно нельзя.

И наконец: “Тон тотальной лжи задает сам президент, обещавший лечь на рельсы, если поднимутся цены на хлеб. Он позорит страну, торжественно вручая Южной Корее пустой “черный ящик” сбитого в свое время пассажирского “Боинга”…”.

Повторю: я цитирую по своим блокнотам, записям, специально не заглядывая в подшивку “Правды”, где той дискуссии отведена была целая полоса. Вот с этой-то публикации и начались новые взаимоотношения между “Правдой” и Максимовым.

Здесь время сказать, как появилась сама идея дискуссионной полосы. Дело в том, что на “круглый стол” были приглашены из нашей газеты двое: я — тогда заместитель главного редактора и Борис Славин — редактор “Правды” по отделу политологии. В перерыве, когда уже прозвучали речи основных “забойщиков”, мы встретились со Славиным в коридоре: я собирался ехать в редакцию

Ну, как впечатление? — спросил я коллегу.

Круто!

— Да вряд ли кто такого ожидал. Затевали-то “круглый стол”, чтобы послушать дифирамбы. А теперь, наверно, не знают, как будут выкручиваться. Неспроста из администрации президента никто не пришел.

Вот увидите — “круглый стол” постараются замолчать.

А ты можешь добыть сегодняшнюю стенограмму?

Могу. Моя жена в аппарате оргкомитета.

Возьмем троих — Зиновьева, Максимова и — Буковского.

А Аксенова не надо?

А что у него — призыв плестись за Западом?..

Борис Славин добыл стенограмму, подготовил материал. Я взял на себя — договориться с главным редактором. Геннадий Селезнев нас поддержал, хотя некоторые члены редколлегии пытались публикацию торпедировать. Зачем, дескать, давать слово этим авторам — они же не наши.

С тяжелой руки Александра Невзорова “наши” (в его, конечно, представлении) чуть не стали серьезным политическим движением. Для меня же в этом слове дорого прежде всего значение, обретенное им в годы войны — на нашей памяти, Великой Отечественной. “Наши пришли!” — значит пришли освободители. “Наши отступают” — значит горе горькое. “Наша Победа!” — значит не моя, а общая, народная.