— Оставьте ее у себя, пока я здесь. Он вздохнул:

— Потерплю еще несколько дней. Я хранил ее шестнадцать лет.

Через час Кэмпион отправилась спать, а он еще немного помедлил после ее ухода. Раскрыл занавески и задумался о давней любви пуританки и поэта — жестокой, обреченной любви, которая так ярко вспыхнула на краткий миг и оставила после себя эту девушку, столь же изумительную, как и сама эта любовь. Река в арках моста вздымалась и опускалась, и на волнах дрожали отблески корабельных огней. Кит Эретайн был его другом, его дорогим другом, но Лопес не мог не согласиться с Кэмпион. Если сравнить отца и дочь, то стыдиться должна не она, а он. Лопес посмотрел поверх моста вдаль, на запад, в ночь и пробормотал давно привычные грустные слова: «Друг мой, друг мой».

В Лондоне царил переполох. Ведьма удрала из самого Тауэра, и теперь войска прочесывали город, правда, их усердие умерялось подозрением, что беглянки здесь уже давно нет. Церкви были переполнены, проповедники призывали Бога защитить своих детей от дьявола, а все найденные на заре трупы списывались за счет разгуливавшего по городу нечистого.

Утром за завтраком, после продолжительной беседы с Кэмпион, Мордехай Лопес, наблюдая, как на противоположном берегу солдаты обыскивают верфи, насмешливо сказал:

— Им предстоит длинный и бесплодный день.

— Как и большинству солдат, — проворчал Деворэкс. Лопес взглянул на покрасневшие глаза Вэвесора Деворэкса.

— Была плохая ночь?

— Ночью плохо не было. — Деворэкс выпил воды. — Просто я становлюсь чертовски стар для этого занятия. Ладно, что нужно делать?

Лопес попивал чай из блюдечка. Без этой роскоши он обойтись не мог.

— Я хочу, чтобы в Оксфорд передали сообщение. Кто-нибудь из твоих людей сможет это сделать?

— Они этим все время занимаются. А зачем?

Лопес рассказал Деворэксу о сэре Тоби Лэзендере, но полковнику услышанное не понравилось.

— Думаешь, она помчится к нему?

— Если он ее примет. — Лопес подул на чай. — Будь я любителем пари, я бы сказал, что еще до наступления зимы она станет леди Лэзендер.

Деворэкс подождал, пока Марта Ренселинк расставляла тарелки. Когда экономка удалилась, он с жаром заговорил:

— Она дура! Она бы должна в Амстердам ехать! Там она была бы в безопасности.

— Она поедет в Оксфорд. — Изящным движением указательного Пальца Лопес подцепил листик чая из блюдца. — Можешь доставить ее туда?

— Сейчас ты дергаешь за ниточки, Мордехай, а я ради тебя готов плясать по всему этому проклятому свету. Я полагаю, ты вернешься в Амстердам?

— Да, когда она уедет.

— И оставишь меня здесь, — угрюмо буркнул Деворэкс. Он ткнул ложкой в яичницу, поглядел, как скользит по оловяной тарелке желток, и перевел угрюмый взгляд на чай Лопеса.

— Не знаю, как ты можешь пить это дерьмо. — Он сгреб остатки яичницы и вывалил на кусок хлеба. — Значит, я должен собрать печати?

— Если можешь.

— Могу, Мордехай, могу. На это потребуется время, но я могу.

На изуродованном лице появилась загадочная улыбка, такая же горькая, как и те планы, что он строил в отношении драгоценностей и Договора. Вэвесор Деворэкс собирался на войну.

Сэр Гренвилл Кони охнул от боли.

— Сэр Гренвилл! Не двигайтесь! Умоляю вас, сэр, не двигайтесь!

Доктор надавил на ланцет и смотрел, как в серебряную чашу стекает кровь. Когда он пускал кровь состоятельным пациентам, то всегда пользовался серебряной чашей, — это был знак уважения. Доктор Чэндлер озабоченно сказал:

— Густая, сэр Гренвилл, очень густая.

— Больно! — простонал сэр Гренвилл.

— Потерпите немного, сэр Гренвилл, это недолго. — Чэндлер ободряюще улыбнулся. — А день-то какой замечательный, сэр Гренвилл, чудесный день. Возможно, прогулка на лодке взбодрит вас.

— Вы дурак, Чэндлер, набитый дурак.

— Как вам будет угодно, сэр Гренвилл, как вам будет угодно.

Доктор вытер кровь с ранки.

Открылась дверь, и вошел Эбенизер Слайз. Его темные, лишенные выражения глаза уставились на сэра Гренвилла:

— Коттдженс прислал извинения.

— Коттдженс — это куча дерьма. Не отсвечивай здесь!

Последние слова были предназначены доктору, который пытался снова стереть кровь с пореза. Сэр Гренвилл натянул рубашку и камзол, спустил ноги на пол и застонал. Живот нестерпимо ныл с тех пор, как девчонка исчезла из Тауэра.

— Ну и?

— По-видимому, Лопес не болен, — ответил Эбенизер. — И дома его нет. Коттдженс говорит, что взятка, потребовавшаяся для получения этой информации, не будет включена в ваш счет.