Задумавшись, мы плелись в тишине, ссутулившись и опустив голову, и вышли прямо на взлетную полосу. Громкий крик вывел нас из оцепенения, и внезапно мы осознали, что в дальнем конце полосы уже разгоняется «Me-163», а мы находимся у него на пути.

– Штрассницки – его первый самостоятельный полет! – закричал Фритц, и мы бросились бежать со всех ног, а «комета» с пронзительным воем неслась на нас. Затем он взлетел; его шасси упало всего в пятидесяти метрах от нас. «Комета» задрала нос уже далеко за пределами аэродрома.

– Что-то идет не так, – тихо произнес Фритц, отчетливо проговаривая каждое слово. Двигатель самолета издавал необычный шум, хотя сразу этого можно было и не заметить, так как до этого мы успели наслушаться грохочущего рокота. Затем все произошло одновременно. Все еще набирая высоту, «комета» выпустила необъятное облако дыма – сначала белое, которое перешло в черное, за которым последовало пламя. Самолет к тому времени находился на высоте трех тысяч метров. На одно мгновение он принял горизонтальное положение, и мы увидели, как оторвало и завертело крышку кабины, а самолет, задрав нос, начал падать вниз. В этот момент Штрассницки вывалился из самолета, его парашют раскрылся, и таким образом он был спасен.

– Смотри, Фритц! – закричал я.

Пока мы наблюдали за Штрассницки, болтающимся в воздухе, горящий «Ме-163» приближался к земле и сейчас падал прямо на нас. Мы побежали, оглядываясь назад, а потом кинулись на поле и распластались на траве. Я не сомневался, что в любой момент «комета» может пронестись прямо по нашим головам. Но, словно управляемая невидимой рукой, горящая развалина завалилась на бок и через несколько секунд стукнулась о землю за периметром аэродрома. Толстый серо-белого цвета столб дыма показался над молодыми соснами, опалив их верхушки, а между деревьями остались лежать обугленные обломки истребителя.

– И именно такое нужно было пережить, чтобы не считать этот день прожитым зря! – пробормотал Фритц, отряхивая свою фуражку.

Мы посмотрели вверх и увидели, что ветер несет сержанта прямо в озеро. Мы видели его брыкающиеся ноги, когда он исчез за высокими деревьями, растущими вдоль берега озера, а когда добежали до места падения, ему уже помогли выбраться из воды. «Не дай Бог пережить подобный опыт», – подумал я, когда Ники рассказывал, как на высоте уже пяти тысяч метров его самолет охватил огонь и кабина наполнилась едким дымом. А когда она нагрелась до невозможности, он решил, что пора прыгать!

Почему же бедному Герберту Лангеру не повезло так же, как Ники? А ведь его жизнь в буквальном смысле висела на шелковой нити парашюта. «Комета» могла взорваться в воздухе еще до того, как он успеет выбраться из кабины, он мог отравиться дымом, его парашют мог загореться или не раскрыться! Казалось, становится правилом то, что чем сложнее ситуация, тем больше шансов выйти из нее живым и невредимым. Ведь катастрофы, которые стоили человеческих жизней, были нелепыми! Йозеф врезался в вышку! Вёрндл, возможно, погиб по неосторожности. А теперь Герберт!

К шести часам я добрался до Ольденбурга и застал Хельгу в офисе, когда она собиралась идти домой.

– А, это ты, Мано! Я как раз думала позвонить на аэродром и узнать, не вернулся ли Герберт. У меня на сегодня есть два билета в театр – «Любовь и интриги», со Шмитхаммером в главной роли – я уверена, он будет в восторге!

Она стояла перед маленьким зеркалом, причесывалась и весело что-то болтала. У меня пересохло во рту, и комок подступил к горлу.

– А знаешь что, Мано? Если Герберт не успеет вернуться из Берлина к вечеру, то ты пойдешь со мной, хорошо? Мы позвоним Хильде и скажем ей, чтобы она перезвонила Герберту и он бы мог встретить нас после спектакля!

Каким-то чудом ко мне вернулся дар речи, и я промямлил:

– Герберт не сможет встретить нас сегодня, Хельга!

Она стояла с губной помадой в руке.

– Но почему нет? Он что, задерживается в Берлине?

Я чувствовал себя полным дураком, и, когда она повернулась ко мне, я ощутил себя беспомощным школьником, которого застукали за исправлением оценок. Я совершенно не представлял, как вести себя в подобной ситуации.

– Герберту не повезло, Хельга. Он был вынужден совершить аварийную посадку возле Ганновера, потому что утром был сильный туман и…

Мой голос дрогнул, и я замолчал. Но Хельга ничего не поняла и продолжила весело болтать, сказав, что Герберт рассказывал ей об аварийных посадках и что в этом нет ничего такого. Накрасив губы, она сказала:

– По крайней мере, он мог позвонить мне! Наконец, я собрал все свое мужество и произнес страшные слова:

– Он не мог позвонить тебе, Хельга. Он разбился!

Сначала она смотрела на меня, широко открыв глаза и не веря в услышанное, а потом ее лицо побледнело. Она отступила назад, сжала кулаки так, что побелели суставы пальцев, и медленно опустилась на стул. Было больно смотреть, как исказилось ее красивое лицо. Она сидела в полной тишине несколько мгновений, а затем прошептала: