Бичев придержал Севу.

— Не лезь вперед.

— Мне нужно все видеть.

— Можешь навсегда ничего не видеть: они с оружием!

Луч карманного фонаря пополз по приоткрытой дощатой двери. На дверном карнизе темного подъезда сидел котенок. Оперативник в треснутых очечках поднял руки, снял котенка с карниза, погладил, отбросил в сторону.

— Отдохни в другом месте, а то могут зашибить. — И исчез в темноте подъезда. За ним — проводник с могучим Райтом и вся группа, которую замыкал майор Бичев.

Прозвучали удары в дверь, выстрелы, собачий рык, и наступила тишина.

Сева понял, что если не войдет сейчас, вообще ничего не увидит.

В комнате под лампой без абажура стояли трое парней со скрученными за спиной руками в окружении оперативников.

Как только Сева переступил порог, он сразу опознал в одном из парней своего давнего знакомого — Вову Нового.

Парни посмотрели на вошедшего, под которым скрипнула половица.

Новый тотчас отреагировал своей улыбочкой.

— Снюхался, падла! Жалко руки повязаны, а то бы я тебя, сучару, порвал!

Объяснять ему что-нибудь было бессмысленно.

Герой рассказывал героине у входа в ее частный домик:

— Позвонил я ему из проходной. Подождал. Вижу, выходит лейтенант, спрашивает меня. Я откликнулся, а он мне, мол, по фото он меня другим представлял. Провели меня к комиссару. Ну, рассказал я все, как было, и сказал, что в лагере я каменщиком стал, что хочу дома строить. Комиссар говорит: «Это хорошее дело, особенно нужное сейчас, когда партия переселяет людей из подвалов в отдельные квартиры»...

Героиня напряженно слушала, глаза ее увлажнялись.

—...Ну, поговорил он по телефону с кем надо, встал, пожал мне руку и сказал: «Иди работай, крестник! Строй людям дома!»

— Ты видишь, нужно верить в добро! — говорит сквозь счастливые слезы героиня.

Ефим Давыдович был удручен. Сидел мокрой нахохлившейся птицей под зимним низким небом, с которого сыпалось или летело что-то мокрое.

Мимо его кресла проходили сотрудники, пронося детали обстановки и реквизит — разбирали съемочную площадку. Зная характер шефа, никто не решался нарушить его мрачное безмолвие; лишь директор попытался подступиться, чтобы решить какую-то неотложку, но получил вялую отмашку рукой и ушел со словами «побольше братолюбия».

— Сева, — слабо, даже немощно позвал мэтр. Сева присел на корточки перед его креслом.

— Сева, картина не получается. Я чувствую... такого у меня никогда не было, в моем возрасте сделать слабую картину... ты не представляешь, как обрадуются все эти интеллигентные бездарности... они ждут моего провала. Они всю жизнь завидовали мне. Никакие их теории не заменяют таланта. У меня есть картины, которые переживут и их, и меня, и... тебя... но сейчас я не могу позволить себе остановиться на плохой работе. Я должен подтвердить, кто я, как спортсмен подтверждает свой рекорд... понимаешь?

Мэтр тяжело встал и побрел.

Велюровая шляпа и нераскрытый зонт остались висеть забытыми на спинке кресла.

Сева устремился за шефом, потом вернулся, забрал шляпу и зонт.

Пустое кресло одиноко рисовалось на белизне площадки.

Они медленно, по причине отдышки Давыдовича, поднимались по пандусу, ведущему к хвостовому павильону студии. Мимо заснеженного и нелепого под снегом самолета, оставленного во дворе студии.

Сева нес над непокрытой головой шефа зонтик, а шляпу держал в другой руке…

— И ты должен мне помочь.

Вот этого Сева не понял и поднял на шефа вопрошающий взгляд. Шеф остановился.

— Почему я посылал тебя в МУР? Подумай.

— Вам не хватало конкретности в сценарии...

— Вот! Сценарий нужно лечить на ходу. Твой рассказ, где топят вора, который обокрал своих, я хочу включить как эпизод в картину. Согласен?

— Согласен.

— Деньги за это ты получишь. Но без упоминания твоего имени. Согласен?

Сева молчал.

— Я не хочу тебя ущемлять... но наш сценарист — маститый писатель, можно сказать — классик. И рядом с ним неловко писать тебя в титры. Тем более за один эпизод.

Сева молчал, и шеф сменил тему, двинувшись вдоль натурных декораций.

— Я мечтаю о новой постановке «Ивана Грозного». Ты будешь у меня не вторым режиссером, а сопостановщиком. Это дороже, чем авторство одного эпизода... если, конечно, ты всерьез решил стать режиссером. Согласен на такие условия?

Тяжелая трость Давыдовича врезалась в мягкий грунт.

Сева кивнул не сразу

— Чтобы снимать «Грозного», нужны большие деньги. Их не дадут без решения президиума ЦК... поговори с отцом Тамары. Он обещал мне... напомни...